Сказ про сестрицу Алёнку и братца Орея. Елена Александровна Асеева

земли все стлались и стлались. Они как можно понять наблюдались и справа, и слева, и даже позади странников, словно все, что осталось в Мире так только эта полоска межмирья. Должно быть не больно узкая, может вспять широкая да долгая. Понеже в данном месте стало сложным понять какой ход у времени, сколько пройдено и кады то движение закончится. И коль землица, покрытая водьями да пестрыми кочками мхов, мало чем разнилась с болотами Яви, то небесный купол, серо-голубой с легкой рябью облаков, смотрелся иным. Отсутствие на нем красна солнышка, так-таки, и не проявившегося в небосводе, ни восходом, ни западением за его грань, лишила возможности понять, когда здесь день, а когда ночь. Словно в тутошнем приволье завсегда было утро или вечер, каковой даровал свет и вместе с тем торопил шагающего, непременно, поспеть в определенный срок дойти до границы межмирья.

      Обаче чем дальше уходили путники, тем все тише и тише становилось округ. То безмолвие теперь не нарушалось даже пыханием пара над водными окнами. А легчайший ветерок, досель витавший окрест и колеблющий волосы ребятишек да перекатывающий бубенцы на их поясах, кои выдавали былые, звучные мелодии, ноне замер. Лишь продолжали гудеть над головами странников тучи комарья, своим въедливым пи… пи… пи поторапливая ступать скорей.

      Затишье небосвода если кто и нарушал так только летящая и блистающая златыми переливами Жар-птица, то зримо видимая, то наново обращающаяся в яркую крапинку. Она частенько перекликалась с ребятишками, величая их по именам, а порой вельми заливисто пела и тады ей, кажется, подыгрывал свирельный свист, ссыпающий вниз на землю мельчайшие бусенцы женчюга. Когда те махие перламутровые камушки падали в воду али мхи, Копша тягостно вздыхая, сказывал:

      – Надоть же сколь чудо-чудового занапрасно сронено.

      На что ему не менее взбудоражено и созвучно откликались колтки, старший шагающий впереди всех, и младший замыкающий странников:

      – Каков таков толк в энтих каменьях? И чё ты всяк раз тык нудишь, красоте свиста и песни не порадуешься.

      – Эт, поелику вы дык язычитесь охально об золоте, серебре да камыках, – отозвался наконец дух сберегающий клады и на всякий случай прибавил шагу, нагоняя девоньку, – поелику не глядывали чё сие обилие с людьми вершит. Куды-ка их уволокивает и в кого выворачивает. А ежели б зрели, возымели к энтому обилию и роскошеству усю кладенную учтивость.

      И тотчас сочувственно и единожды с затаенной досадой подпел то ль Жар-птице, то ль все же Копше, кувшинчик, шагающий поперед Бешавы:

      – Хоча бы в руках сие обилие подерживать!

      Да тем завыванием махом вызвал раскатистый смех ребятишек (на самую малость распугавших тучи гнуся над ними), а бы чудно было, что глиняная посудинка сама собой идет, да еще и вельми жадничает.

      – Копша, а почему кувшинчик ожил? Отколе у него ноги явились и ротик? и отчего не заимелись ручки аль глазоньки? – вопросил