Смерть за смерть. Кара грозных богов. Дмитрий Гаврилов

велел. Кабы раньше слово молвил, я б тебе этот курган показал, он до сих пор над землёй высится, никакие ветра его не трогают. Да и лес могилу ту стороной обходит – не растут деревья на кургане, хоть убейся.

      Но на том дело не кончилось. Едва Волхова похоронили, едва справили тризну, как в речке близ Алоди появилось чудо-юдо, коркодила. Кто видел, говаривал: морда длинная, зелёная, с рогами. И зубы – во!

      Народ, недолго думая, начал на коркодилу охотиться. Сети расставляли, запруды хитрые, с кольями по дну, делали, а зверь всё не попадался. Тогда сам местный князь на охоту собрался, велел копья готовить и луки, да непростые, а из тех, что коня со ста шагов насквозь прошибают.

      И вот… явился князь на берег реки, натянул тетиву и стал ждать. День, два, три… пока руки не ослабли. А едва опустил оружие, из воды морда коркодилы вынырнула и говорит человечьим голосом:

      – Ты, князь, не бей меня. Я ж не абы кто – брат твой родный. И покуда курган мой над Алодью высится, буду я, в помощь тебе, правосудие вершить. Кто добрый по воде пойдёт – не трону, а злодеев в щепки изгрызу.

      Владыка сразу уверовал, что перед ним брат – по голосу узнал. Поклонился в пояс, слов ласковых наговорил и ушёл восвояси. И народу своему наказал: коркодилу не бить, а требы ей подносить. И поведал, мол, правых чудо-юдо не трогает.

      Вот с той поры и повелось: хошь по водам близ Алоди пройти – коркодилу задобри!

      Румяная Затея всё это время сидела близ кормщика и слушала, распахнув рот. Едва тот закончил рассказ – не выдержала, пискнула:

      – А коли не задобришь, что будет? Сожрёт?

      – Ну… – протянул кормщик важно. – Коли правый человек, хороший, то не сожрёт. Но напугает обязательно.

      После бросил многозначительный взгляд на Затею и добавил с улыбкой:

      – Хотя… Тебя бы точно сожрал.

      – Это почему же? – воскликнула девица.

      – А потому как сильно до девок охочий и крепкий, – хохотнул кто-то из гребцов.

      Мужики грянули. Грекиня опять перекрестилась.

      Ултен, в отличие от девицы, особого интереса к рассказу не выказал. Наоборот – насупился, но вслух возражать не стал. Кто этих словен знает! Может, и впрямь ихний князь может три дня с натянутым луком у реки стоять!

      – А я слыхал, – встрял Ловчан, который всё это время прислушивался, – дескать, Волхов не после смерти в коркодилу превратился, а перед ней. И вот когда понял, что обратно человеком стать не может, тогда и попросил похоронить. И хоронили его не в домовине, как положено, а в закрытом каменном сундуке, чтобы народ мордой коркодилы не пугать!

      – Ой, ну да как же! – воскликнул кормчий. – А кто ж тогда по водам Волхова и в алодьском море плавает?

      – Вдруг сам Ящер? – предположила Затея осторожно.

      Грекиня, сидевшая при ней у ног, снова перекрестилась.

      – Ха! Больно ему, Ящеру, надо! Он всеми водами владеет, а коркодила только близ Алоди суд вершит!

      Спор мог бы разгореться не хуже купальского костра, если бы не скотт, обронивший будто невзначай:

      – В землях, откуда я родом,