Проездом. Петр Боборыкин

хоть! Вот физикус-то? Все кряхтит да морщится.

      – Позволь, позволь, я еще не умыт!

      – Экая важность!

      Приятель звонко поцеловал его два раза.

      – Да как же ты-то узнал о моем приезде? – все еще полунедовольно спросил Стягин.

      – Видел тебя вчера издали… Кричу… на Знаменке это было… ты не слышишь, лупишь себе вниз и палкой размахиваешь… Другой такой походочки нет во всей империи… Вот я и объявился… Заехал бы вчера, да занят был до поздней ночи.

      Тон Лебедянцева в этот раз ужасно коробил Вадима Петровича.

      "Как охамился!" – подумал он и собрался вставать с постели.

      – Левонтий Наумыч, подождите там, в передней.

      – Слушаю-с, батюшка… Да вам не угодно ли чего?.. Умыться подать? Я с моим удовольствием…

      – Нет, не надо.

      Старик тихонько выполз из полуотворенной двери.

      – Умываться по-прежнему будешь? – задорно и как-то прыская носом спрашивал Лебедянцев, ходя быстро и угловато перед глазами Вадима Петровича.

      – Послушай, Дмитрий Семеныч, – остановил его Стягин, – не арпантируй ты так комнату.

      – Что?

      Лебедянцев расхохотался.

      – Повтори!.. Как ты сказал… арпан… арпанти… Это по-каковски?

      – По-французски! – сердито крикнул Стягин. – Садись, пожалуйста, и кури… если желаешь… – А мне позволь умыться.

      – Сделайте ваше одолжение! Вот петушится! Все такая же брюзга!

      Стягин откинул совсем одеяло, опустил ноги с гримасой, хотел подняться и вдруг схватился за одно колено.

      – Ай! – вырвалось у него, и он опять поднялся. – Не могу!

      – Чего не можешь? – смешливо спросил Лебедянцев.

      – Ах ты, господи! Разве ты не видишь? Не могу встать! Колотье!

      – Разотри суконкой!

      – Суконкой! – почти передразнил Стягин и начал тереть себе оба колена.

      Гримаса боли не сходила с его некрасивого, в эту минуту побуревшего лица.

      С трудом встал он на ноги, потом оделся в свой фланелевый заграничный coin de feu и, ковыляя, прошел через кабинет в темную комнатку, где стоял умывальный стол.

      – Ты ревматизм или подагру нажил, что ли? – крикнул ему вдогонку Лебедянцев.

      "Типун тебе на язык!" – выбранился Стягин про себя, волоча одну ногу. Ходить было можно, но в правом колене боль не стихала, совсем для него новая. Лебедянцев болтал зря: ни ревматизмом, ни подагрой он не обзаводился.

      Умыться он должен был наскоро. Стоячее положение поддерживало боль с колотьем в самую чашку правого колена. И в левой ноге ныло.

      – Этакая гадость! – повторял Стягин, умываясь.

      – Какая погода была по дороге? – крикнул ему Лебедянцев.

      – По какой дороге? – все с возрастающим раздражением переспросил Стягин.

      – Ну, по Германии, что ли, до границы?

      – Сырая, мерзкая.

      – Небось в спальном ехал?

      – В sleeping car, – назвал Стягин по-английски.

      – Поздравляю! Вернейшее средство схватить здоровый ревматизм. Поздравляю!

      – Глупости