Русская смерть (сборник). Станислав Белковский

реформаторов. А помните, вы еще сделали меня секретарем общества книголюбов?

      ДЕДУШКИН. Как же не помнить? Я об этом по ночам часто думаю. Когда бессонница. Вот, думаю, взял на работу главного русского реформатора. Другим советским старикам нечем гордиться, а мне – есть чем. Уже и помирать не стыдно.

      КОЧУБЕЙ. Я тогда, используя служебное положение, отложил книгу Рейгана. Ну, не его книгу, а сборник его речей. Он назывался «Откровенно говоря». И всему обществу раздал книги без Рейгана. Его я оставил себе. И прочитал буквально часа за четыре. Помните, профессор, – у меня есть одна мысль, и я ее – думаю! Думаю – помните!

      Вскакивает с дивана. Или со стула.

      ДЕДУШКИН. Прекрасные были дни, Игорь Тамерланович. Или наоборот – ужасные. Кто его разберет.

      КОЧУБЕЙ. Я плохо переношу полеты, Евгений Волкович. Джет лаг. После океанского перелета три дня не могу в себя прийти. Какие уж тут лекции. Или, как вы говорите, выступления.

      ДЕДУШКИН. Там все предусмотрели. В вашем полном распоряжении будет частный самолет. И вы как раз прилетите на три дня раньше, для акклиматизации.

      КОЧУБЕЙ. Про самолет вам Борис Алексеич сказал?

      ДЕДУШКИН. Почему вы решили?

      КОЧУБЕЙ. Значит, Борис Алексеич.

      Пауза.

      Но это все ерунда, профессор. Проблема совсем в другом. Я не знаю, о чем я будут рассказывать.

      ДЕДУШКИН. Как о чем? О триумфе либеральных реформ, совершенно естественно.

      КОЧУБЕЙ. О каком еще триумфе, Евгений Волкович! Это даже не смешно.

      ДЕДУШКИН. Это не смешно. Это очень серьезно, Евгений Тамерланович. Только лучшие отели. В старинных дворцах, как вы любите. Только лучшие фуршеты. Стейк рибай среднехорошей прожарки, специально для вас. Лучшие конгрессмены, сенаторы – все, что пожелаете.

      КОЧУБЕЙ. Лучшие конгрессмены. Вы же знаете, профессор, как делались эти реформы. Берешь ржавый допотопный шприц, набираешь в него под завязку мутной зеленой жидкости, потом находишь живое место на теле больного, и… Да и реформ-то никаких не было. Хренотень одна.

      ДЕДУШКИН. Мы в Академии преподаем по учебникам, где сказано, что реформаторы предотвратили голод, разруху и гражданскую войну. Во главе с вами предотвратили, Игорь Тамерланович. С вами во главе.

      КОЧУБЕЙ. Во главе со мной были разруха и голод?

      ДЕДУШКИН. Ой, типун вам на язык. Реформаторы с вами во главе, реформаторы.

      КОЧУБЕЙ. Да, четыре всадника. Разруха, голод, гражданская война. А какой четвертый всадник – не помните, профессор?

      ДЕДУШКИН. Нет, честно говоря, не помню.

      КОЧУБЕЙ. Четвертый всадник – смерть.

      Мария.

      МАРИЯ. Вы будете обедать, джентльмены?

      ДЕДУШКИН. У меня постный день. Если только супчик. Пустой какой-нибудь, по возможности.

      КОЧУБЕЙ. Вы соблюдаете пост, Евгений Волкович?

      ДЕДУШКИН. Пост? Какой пост? А, да нет. Это так к слову пришлось. Постный. Это осталось от бабушки. Она у меня неграмотная была, из деревни.

      КОЧУБЕЙ. Молдавские реформаторы прислали мне ящик превосходного коньяка. «Черный аист». Или даже «Суворов». Вскроем, профессор?

      ДЕДУШКИН.