Танцующая на ветру. Наталия Терентьева

это было.

      – Ты будешь хорошей учительницей, – прищурился папа и опять начал смеяться. – Как посмотришь, да ка-ак ученика с постельки сбросишь…

      – Мои ученики не будут лежат на постельках, они будут сидеть за партами. Так, значит, нигде не учился?

      – Почему же, – вздохнул папа. – С матерью твоей учился, с Людочкой.

      – Маму звали Оля, а ты что, учился на педагогическом?

      – Учился – а вот зачем? – пожал плечами папа. – Глупости всё это. Только помешало.

      – Так, значит, ты – учитель? Чего? Русского и литературы?

      – Я – поэт.

      – Ну, почитай свои стихи, поэт.

      – Нет, ну вы видите! – всплеснул руками папа, не обращаясь ни к кому в частности. Он подошел поближе, стоял теперь в дверях, из зрителей была только Лена, да и та опять перестала обращать внимание на нас. Она сбегала, быстренько закрыла окно и опять легла с телефоном. – Вы видите! Судьба поэта в России – это… да…

      – Читай.

      – Где ж ты был, – завел папа, – мой милый, где ж тебя носило, по другим… – Папа почесал уши обеими руками, для этого ему пришлось поставить сумку на пол. – Так, подожди… по другим… там рифма такая еще была… редкая… Нет, давай я тебе лучше новое… Это я написал по случаю… Можно, я сяду, а то ноги не держат?

      Я перегородила папе путь.

      – Стоя читай.

      – Ладно, – папа покорно кивнул.

      Наверное, он так же кивает, когда Валюша что-то ему говорит. «Езжай к ней, пусть подпишет… Мы же все равно ее на порог не пустим, зачем она нам? А что она сможет сделать? С полицией войдет? Пусть попробует…» Я прямо как будто услышала голос. Я никогда ее не видела. Но рядом с папой очень четко представляется крупная женщина, которая бьет его по голове, по мягким ушам, по неуверенной спине, по губам, которые регулярно несут всякую чушь, по плохим зубам…

      – У тебя крупная жена? – спросила я папу, который стоял рядом, на полголовы меня ниже, и что-то приборматывал, видимо, вспоминал свои стихи.

      – Что?! – испуганно поднял он на меня глаза. Под глазами его набрякли большие морщинистые мешки.

      – Жена, говорю, очень большая? – Мне хотелось спросить, бьет ли она его, но какое-то неожиданное, совершенно новое чувство остановило меня.

      – Валюша? Да, вот такая… – Папа поднял руку чуть повыше своей головы, потом подумал и еще выше задрал руку.

      – Почему ты в школе не работаешь?

      – Так… это… там же готовиться к урокам надо… А я все забыл уже, дочка… Я уж так… А потом у меня, знаешь… – Папа стал улыбаться щербатым ртом. – Встану иногда, такое тут вот что-то щемит, я сразу ручку беру, пишу, пишу… Не помню только… Но я тебе пришлю стихи, пришлю… Вот у меня газета была… там мои стихи…

      Я почувствовала, что у меня почему-то подступили слезы. Я отвернулась, чтобы папа не увидел их. Он не так меня понял.

      – Стыдишься, да? Меня Леха стыдится. На улице говорит – иди сзади.

      – Почему стыдится?

      – Так… А чем же гордиться? Нелепый я человек… – Папа посмотрел на меня. – Похожа ты на Людочку…

      – Да