Время жить и время умирать. Эрих Мария Ремарк

Думаете, под развалинами еще есть люди?

      – Они есть повсюду. Мертвые. Чтобы откопать всех, нам надо в сто раз больше людей. Эти сволочи бомбят весь город без разбору.

      Обер-шарфюрер повернулся, собираясь уходить.

      – Здесь что, запретная зона? – спросил Гребер.

      – Почему?

      – Дружинник из гражданской обороны так сказал.

      – Этот малый съехал с катушек. Он уже не на должности. Оставайтесь здесь сколько хотите. Переночевать, пожалуй, сможете на пункте Красного Креста. Там, где был вокзал. Если повезет.

      Гребер искал вход. В одном месте обломки убрали, но нигде не было отверстия, ведущего в подвал. Он перелез через развалины. Посередине торчал кусок лестницы. Ступеньки и перила уцелели, но бессмысленно вели в пустоту. Позади лестницы обломки громоздились выше. Там, в нише, аккуратно стояло плюшевое кресло, словно кто-то бережно поставил его туда. Задняя стена дома наискось обрушилась в сад, накрыв остальные обломки. Там что-то мелькнуло. Гребер подумал, это давешний старик, но потом разглядел кошку. Не раздумывая, подобрал камень и швырнул в нее. В голове вдруг возникла нелепая мысль, что кошка глодала трупы. Он поспешно перебрался на другую сторону. Теперь он увидел, что дом вправду тот самый; небольшой клочок сада остался невредим, и там по-прежнему стояла деревянная беседка с лавочкой, а за ней – пень от липы. Он осторожно ощупал кору, почувствовал углубления букв, которые вырезал сам много лет назад. Обернулся. Луна поднялась над стеной разбитого дома и теперь светила во двор. Сплошные воронки, варварский, чужой ландшафт, такой можно увидеть во сне, но никак не в реальности. Он забыл, что за последние годы почти ничего другого не видал.

      Двери черных лестниц казались безнадежно засыпанными. Гребер прислушался. Постучал по одной из железных балок, замер и прислушался снова. Ему вдруг почудился жалобный стон. Ветер, наверно, подумал он, не иначе как ветер. Но стон повторился. Он ринулся в сторону лестницы. Перед ним со ступенек, где схоронилась, спрыгнула кошка. Он опять прислушался. Чувствуя, что весь дрожит. А потом, как-то вдруг, уверился, что под завалами лежат родители, что они еще живы и в потемках отчаянно карябают разбитыми руками и стонут, призывая его…

      Он отшвыривал в сторону камни и обломки, потом опомнился, помчался назад. Падал, обдирал колени, скользил по штукатурке и камням, выбрался на улицу, побежал к тому дому, где всю ночь помогал разбирать завалы.

      – Идемте! Это не восемнадцатый дом. Восемнадцатый вон там! Помогите мне копать!

      – Что? – Старшой выпрямился.

      – Это не восемнадцатый! Мои родители вон там…

      – Где?

      – Там! Скорее!

      Старшой посмотрел в ту сторону.

      – Это ведь давнишний, – помолчав, сказал он очень мягко и осторожно. – Слишком поздно, солдат. Нам необходимо продолжать здесь.

      Гребер сбросил с плеч ранец.

      – Там мои родители! Вот! У меня есть вещи, харчи. Деньги…

      Старшой устремил на него красные, слезящиеся глаза.

      – И поэтому нам надо оставить умирать тех, что здесь внизу?

      – Нет…