Время жить и время умирать. Эрих Мария Ремарк

еще жив? – спросил Штайнбреннер.

      Гребер провел ладонью по лицу. Оно не двигалось.

      – Не знаю, – сказал он. – Несколько минут назад был жив.

      Грохот возобновился. Гребер нагнулся к лицу контуженого.

      – Сейчас мы тебя достанем! – крикнул он. – Ты меня понимаешь?

      Ему показалось, он вроде как чувствует на щеке дыхание, но уверенности не было. Рядом пыхтели Штайнбреннер, Зауэр и Шнайдер.

      – Он перестал отвечать.

      – Дальше не пробиться. – Зауэр ткнул в завал лопатой, раздался звон. – Тут стальные балки, а камни слишком большие. Нужен свет и инструменты.

      – Какой еще свет! – завопил Мюкке. – Кто включит фонарь, будет расстрелян!

      Они и сами понимали, что во время воздушного налета свет означает самоубийство.

      – Вот сволочь! – выругался Шнайдер. – Все-то он знает!

      – Дальше не пробиться. Надо ждать, пока развиднеется.

      – Да.

      Гребер привалился к стене. Смотрел в небо, с которого в подвал обрушивался рев. Он ничего не различал. Только слышал невидимую, яростную смерть. Обычное дело. Он уже не раз вот так ждал, бывало и хуже.

      Он осторожно провел ладонью по незнакомому лицу. Теперь оно было свободно от грязи и пыли. Нащупал рот. Потом зубы. Ощутил пальцами слабый укус. Зубы куснули сильнее, потом разжались.

      – Он еще жив, – сказал Гребер.

      – Скажи ему, двое пошли искать инструмент.

      Гребер еще раз провел ладонью по губам. Они уже не шевелились. Разыскал в обломках руку и крепко ее стиснул. Рука тоже не ответила. Гребер не выпускал ее, больше он ничего сделать не мог. Сидел и ждал, когда кончится налет.

      Принесли инструмент, контуженого откопали. Это оказался Ламмерс. Тщедушный человек в очках. Очки тоже нашлись. Лежали метром дальше на полу, даже не разбились. Но Ламмерс умер.

      Гребер со Шнайдером заступили в караул. Мглистый воздух пах разрывами. Церковь с одного боку обвалилась. Как и дом ротного. Гребер спросил себя, жив ли Раэ. Потом увидел в сумраке за домом его тощую, долговязую фигуру; он наблюдал за расчисткой завалов у церкви. Часть раненых засыпало. Остальные лежали снаружи. Прямо на земле, на одеялах и плащ-палатках. Никто не стонал. Глаза смотрели в небо. Не в ожидании помощи, а со страхом. Гребер миновал свежие воронки. Зловонные, на фоне снега они казались непроглядно-черными, словно не имели дна. Неподалеку от бугра с могилами тоже была воронка, поменьше размером.

      – Можно использовать ее вместо могилы, – сказал Шнайдер. – Покойников у нас достаточно.

      Гребер покачал головой:

      – Где взять землю, чтобы ее засыпать?

      – Сроем с краев.

      – Без толку. Яма все равно останется глубже, чем все вокруг. Проще выкопать новые могилы.

      Шнайдер поскреб рыжую бородку.

      – Могилы обязательно должны быть с холмиком?

      – Наверно, нет. Просто мы так привыкли.

      Они зашагали дальше. Гребер заметил, что креста на могиле Райке больше нет. Взрывы зашвырнули его куда-то в ночь.

      Шнайдер