Петля и камень в зеленой траве. Георгий Вайнер

быть, и стояла бы ваша кровожадная вера, а поскольку сейчас хватает сил только на выборочный террор, то страх остался, а вера – пшик! Нет больше вашего алтаря, залило его давно дерьмом и кровью…

      Спазм удавкой перетянул ей горло, и она по-бабьи расплакалась.

      Рита вскочила, стала гладить ее по плечам, успокаивать, что-то тихонько шептала ей на ухо.

      Севка растерянно катал по скатерти хлебный мякиш. Отец грузно встал и, волгло топая, ушел из-за стола. Яростным глазом испепеляла меня мать. Антон молча качал своей огромной башкой, досадливо вскряхтывая – и-е-э-эх! Ирка и Вилена перепуганно глазели на Эву. А Гайдуков заметил:

      – Вот и повеселились! Как говорится, семьей отдохнули…

      14. УЛА. СПОР

      – Ула! Это я – твой унылый барбос… – По легкой хрипловатости голоса в телефонной трубке, по некоторой замедленности речи я поняла, что Алешка прилично поднабрался. – Чего делаешь?

      – Сидим с Эйнгольцем на кухне, готовим жаркое…

      – И наверняка – многомудрствуете?

      – Пытаемся. – И подумала о том, что все сказанное мною Шурику неубедительно, умозрительно, голо, похоже на плохо пересказанный сон, на мелодию, напетую человеком без слуха. Я оправдывалась перед собой.

      Алешка помолчал, задумчиво заметил:

      – Не люблю я его…

      – Я знаю. По-моему, зря.

      – Может быть, я ревную?

      Через раскрытую дверь я посмотрела на Шурика, его выпуклые глаза за толстыми бифокальными линзами, пухлые щеки, конопатые руки в рыжих волосиках, засмеялась:

      – Пока нет оснований…

      – Ты, наверное, не хочешь, чтобы я пришел?

      – Хочу. Всегда.

      – Совестно – я опять напился. Со своими разругался вдрызг.

      – Это ничего – вы помиритесь. Ты ведь их любишь, помиришься.

      – Я их ненавижу. Видеть не могу!

      – Это когда вы вместе. А врозь с ними – не можешь. Ты их любишь. Наверное, это хорошо.

      – Ула, можно я тебе скажу кое-что по секрету? Я тебя очень люблю.

      – Спасибо. Только больше не говори никому. Пусть это будет моя тайна.

      – Я еду? Можно?

      – Жду. Жаркое скоро будет готово.

      Но он уже бросил трубку – помчался. Я боюсь, когда он пьяный гоняет по городу на машине. Но здесь уж ничего мне не поделать. Вообще, наверное, никого ничему нельзя научить. И пытаться глупо.

      Я вернулась на кухню, и Шурик спросил меня:

      – Это Алексей тебе звонил?

      – Да.

      Он помолчал, потом бессильно развел руками:

      – Это ведь надо, как все в нашей жизни запуталось! Нарочно не придумаешь.

      – Да, не придумать, – кивнула я, мне не хотелось сейчас снова говорить об этом, я ведь уже знала все наверняка.

      – Ула, я чувствую себя очень виноватым, – потерянно сказал Эйнгольц. – Я не имел в виду сплетничать, я не хотел повредить Алешке в твоих глазах. Я ведь и про твоего отца ничего не знал. Я не мог предвидеть, что все так совпадет… В конце концов – руководил-то всем делом генерал Крутованов. Отсюда, из