Однополчане. Спасти рядового Краюхина. Валерий Большаков

до фига и больше! Ты, как граф Толстой, что ходил босиком и выпендривался, как будто у него усадьбы не было! Вот если бы тебя батя без наследства оставил и устроился бы ты по специальности, инженером-электронщиком, – это была бы работа. А так…

      Исаев хотел обидеться, но передумал – состояние у него было не то.

      – Ладно, салабон, мы с тобой еще разберемся… Короче. Вернешься к этому своему умельцу, займешься документами для нас. Что там нужно? Да те же книжки красноармейца и комсомольские билеты. А я возьмусь за форму и сапоги.

      – Оружие бы еще…

      – Ага, пару «калашниковых».

      – А чё? Можно достать!

      – Не было их в сорок первом!

      – Жалко… Ну, нам же все равно оружие нужно! Ну, как мы – в форме, при документах и безоружные?

      – Ладно, придумаем чего-нибудь. Помню, один тип бате «ППШ» предлагал, говорит, в ХТС.

      – В хорошем техсостоянии.

      – А если ТС не совсем Х? Или совсем уж Х? Слу-ушай… А давай бук с собой возьмем?

      – Какой еще бук?

      – Ну, ноут! Ноутбук! Закачаем туда карты всякие, секретные документы – сейчас-то они обычные, а в сорок первом – совсекретно! Чертежи всякие – танков, самолетов… И подарим Сталину!

      Марлен вздохнул и покачал головой.

      – Про «попаданцев» читал небось?

      – Я? Да я уже лет пять книги в руки не брал! Это реконы между собой болтали, а я слушал.

      – Вика, – терпеливо начал Исаев, – даже если нас и допустят к Сталину, в чем я лично очень сомневаюсь, даже если он поверит, что мы не провокаторы, а эти… гости из будущего, то что случится потом, ты подумал?

      – А что случится? Мы скорее немцев разобьем! Разве плохо?

      – Хорошо. Вот только мир изменится. Напрочь! Одно изменение потянет за собой другое, и того, что есть сейчас, не будет.

      – А что будет?

      – Не знаю! Мы можем не стать детками богатеньких пап, да мы вообще можем не родиться! Все же другое будет. Вот где твой отец встретил твою маму?

      – Ну-у… Где-то в Питере, кажется.

      – А если у него жизнь совсем по-другому сложится? И он никогда не побывает в Петербурге? Если Питер так и останется Ленинградом? Ну, как? Хочешь рискнуть? С ноутом к Сталину, чтобы потом вдруг – бах! – и исчезнуть? Как не рожденный!

      – Хм, я об этом как-то не подумал…

      – А я даже и не об этом. Мне, знаешь, попросту страшно было бы что-то менять в прошлом. Нет, это здорово, если мы войну кончим не в сорок пятом, а, скажем, в сорок четвертом. Но потом-то что? Лучше будет? Вполне возможно. А если нет? А если эта наша перемена к лучшему в сороковых вообще к атомной войне приведет? И твои папа с мамой встретятся – в противоатомном бункере. И будешь ты расти хилый и бледный, пока не зачахнешь окончательно, потому как солнца не увидишь – ядерная ночь, понял? И ядерная зима.

      – «Эффект мотылька», – пробормотал Виктор.

      – Во-во… И вот что – никому ни слова, ни полслова!

      – Само собой, это элементарно, Холмс!

      – А нашим скажем, что мы отправились в секретную экспедицию. Нет, лучше письма отправим. Кстати… Насчет бука. Кое-что прихватить все-таки