Горе невинным. Агата Кристи

лицо Филипа Дюррана.

      – Неистовая и страстная особа, вечно ищущая неприятностей на свою голову и находящая их, – негромко проговорил он.

      Мэри отмахнулась. Чужие выводы не интересовали ее. Она с сомнением произнесла:

      – Хотелось бы знать, правда ли это? Тебе не кажется, что этот человек мог все придумать?

      – В качестве рассеянного ученого? Было бы приятно так думать, – ответил Филип, – но похоже, что Эндрю Маршалл воспринял его слова серьезно. A «Маршалл и Маршалл» – фирма не из доверчивых, надо тебе сказать.

      Мэри Дюрран нахмурилась.

      – Но что это на самом деле означает, Фил?

      – Это означает, что Джеко будет полностью оправдан. То есть если власти будут удовлетворены, – и, насколько я понимаю, ничего другого быть не может.

      – Ну, хорошо, – Мэри слегка вздохнула, – значит, все и в самом деле очень хорошо.

      Филип Дюрран снова рассмеялся с прежней едкой горечью.

      – Полли! – воскликнул он. – Ты меня погубишь.

      Именем Полли звал Мэри Дюрран только собственный муж. Имя это самым абсурдным образом не гармонировало с ее скульптурной внешностью. Она посмотрела на Филипа с некоторым удивлением.

      – Не понимаю, чем мои слова могли так развеселить тебя.

      – Ну, ты вела себя абсолютно изящно! – заявил Филип. – Прямо благородная леди на распродаже рукоделья какого-нибудь деревенского института.

      Мэри с некоторым недоумением произнесла:

      – Но все действительно очень хорошо! Согласись, не слишком приятно иметь убийцу в своей семье.

      – Ну, не совсем в своей…

      – Знаешь, на самом деле это одно и то же. То есть вся эта история оказалась очень неприятной и неуютной. Все окружающие любопытствовали до неприличия. Мне было так противно…

      – Ты великолепно справлялась с ситуацией, – проговорил Филип. – Замораживала знакомых ледяным взглядом своих синих глаз, после чего те затыкались и им становилось стыдно. Просто удивительно, как тебе удается никогда не обнаруживать своих чувств.

      – Вся эта история была мне крайне неприятна. Точнее сказать, отвратительна, – проговорила Мэри Дюрран. – Однако в конце концов он умер, и все закончилось. A теперь… теперь, надо думать, ее разворошат снова. Утомительная перспектива.

      – Да, – задумчиво промолвил Филип Дюрран, чуть шевельнув плечами, отчего по лицу его пробежала болезненная гримаса.

      Жена торопливо подошла к нему.

      – У тебя спина затекла? Подожди. Дай-ка я переложу подушку. Вот так. Теперь лучше?

      – Тебе следовало работать в госпитале сиделкой, – проговорил Филип.

      – Не испытываю никакого желания заботиться о разных там людях. Только о тебе. – Сказано это было очень просто, однако с несомненно глубоким чувством, проступавшим под словами.

      Зазвонил телефон, и Мэри подошла к аппарату.

      – Алло… да… слушаю… Ах, это ты… Это Микки, – бросила она в сторону Филипа. – Да… да, мы слышали. Папа звонил… Ну конечно…