Льеккьо. Болото никогда не отпускает свои жертвы…. Павел Юрьевич Проданов

глаза сейчас смазаны клеем, не иначе. Веки приходится раздвигать пальцами. Включив кран, я набрал воды в ладони и плеснул в лицо. Особого эффекта не чувствовалось. Состояние сонного опьянения никак не хотело меня оставлять.

      – Ты скоро там? – спросила нетерпеливая Эли, заглянув в уборную.

      – Я готов, – ответил я, сунув голову под струю. Моя лохматая шевелюра намокла, а голова ощутила жгучий холодом. На мгновение сознание прояснилось. Сейчас мне хотелось быть пингвином, что скользит по льдине, а затем погружается в ледяную воду Антарктики, – Тольку утрусь.

      Мотоцикл пришлось оставить. Я бы и прокатил девушку, мой «Круизер» одноместный. Мы сели в автобус и отправились в центр.

      – Как ты очутился в церковной школе? – спросила она меня уже в автобусе.

      – С моим отчимом случилось несчастье, а моя Мать…

      Эли заметила мое нежелание вспоминать прошлое.

      – Если не хочешь – не рассказывай.

      – Моя мать содержится в психиатрической лечебнице – поборов себя, ответил я. – Когда умерла моя младшая сестра, это помутило ее рассудок.

      – Прости, – стала извиняться она, – я перегибаю с расспросами.

      – Да дело то не в тебе, – заметил я, – дело во мне. Извинение в данном случае, всего лишь вдолбленная нам этикетом мера порядочности. Банальный жест, выработанный нами на уровне инстинкта. Ровно, как и приветствие, слова благодарности и прочее.

      – Ну и закидончики у тебя, – задумавшись, проговорила она.

      – И это мне говорит Эли, которая вчера мне цитировала Ницше, с его взглядами на «религию любви».

      Покопавшись в своей сумке, Эли достала оттуда книгу.

      – Вот, – продемонстрировала она «Веселую науку», – сейчас читаю.

      – И как? Познала истину? – саркастично спросил я.

      – Что есть истина? – процитировала она слова из библии, исказив голос до мужского, и рассмеялась.

      Оказавшись в полутьме кинозала, я сразу же почувствовал навалившуюся усталость. Опустившись в кресло, я ощутил, как морфей сковывает мое тело. Эли плюхнулась рядом, набивая рот попкорном.

      – Я его еще не видела, а ты?

      – Довелось посмотреть.

      – Тогда молчи! – Она приложила палец к моим губам, и по моему телу прошла дрожь, оставшись почти не заметной, в силу полной отреченности чувств, пребывавших в сонном оцепенении. – Не хочу спойлеров. Можешь даже поспать – разрешаю. Только не храпи – народ распугаешь.

      – Обещать не могу, – ответил я, откинувшись на спинку кресла. Эли завороженно уставилась на черно-белый экран, где уже появилось название фильма, под звук, казавшийся первым кинематографистам жутким.

      Я снова провалился в девство. Дверь дергалась, издавая громкие звуки, намереваясь вот-вот поддаться натиску чудовища, скрытого за дверью. «Бог любит тебя! Он любит тебя, Марти! – ревело оно. – Как и твоя мамаша!» Слезы жгли мои щеки, а тело содрогалось от страха. Всхлипы застревали в горле, перекрывая дыхание. Еще немного,