Темная душа: надо память до конца убить. Ирина Павловна Токарева

подпевая своему стихийному танцу. В том, что это существо волшебное, Джон не сомневался – у смертной женщины не могло быть столь эфемерного, светящегося тельца, длинных, почти до щиколоток, волос, отливающих лунным сиянием.

      – Где ты, Милле! – крикнули сзади.

      Фея остановилась, опустила руки.

      – Эй! Джон!

      Джон неслышно чертыхнулся и бесшумно свел ветви, чтобы она не заметила его и не исчезла. Бойс снова крикнул. Милле затаился. Пусть покричит и уйдет. Среди беснующегося сброда на холме Бойс чувствует себя, словно рыба в воде. Пусть убирается к ним.

      Бойс, однако, никуда убираться не собирался и ломился сквозь заросли не хуже оленя во время гона, безошибочно ведомый каким-то сверхъестественным чутьем. Наделав уйму шума, он возник рядом с Джоном и спросил:

      – Прячешься от меня, Джонни?

      Джон приложил палец к губам.

      – Что такое? – слегка понизил голос Бойс, – Ты поймал дриаду?

      – Кажется, да, – шепнул Милле, – но ты орешь, как стентор. Думаю, она испугалась и сбежала.

      – Быть не может! – выдохнул Бойс, – Где?

      Они вместе полезли в заросли куманики, с грехом пополам продрались к полянке. Бойс больно оцарапал шею о шип и выругался.

      Фея никуда не делась. Несомненно, она слышала друзей, поскольку стояла теперь лицом к тому месту, откуда появились Бойс и Милле. Но обнимая камень прозрачными ручками, и словно ища у него защиты, на мужчин не смотрела. Глядела в усыпанное звездами небо. Выйдя на поляну, друзья встали в десятке шагов от нее, не зная, что делать дальше. Милле судорожно соображал, как поприветствовать неземное создание.

      Фея опередила его, избавив от необходимости говорить. Рассмеялась счастливым детским смехом и запела. Голосок ее задрожал, как серебряный колокольчик. Милле не понимал ни слова, из того, что она поет. Бойс понял все.

      Песня прервалась внезапно, как и началась.

      – Как тепло, – сказала внятно фея, потерлась щечкой о поверхность камня, который обнимала, – теплый старик. Мне интересно, почему Господь рассыпал столько звезд наверху? Наверное, он сильно проголодался, его большой петух.

      Парни переглянулись.

      – Ты красиво поешь, – решился Милле, делая шаг на встречу фее. Фея отвернулась и повторила.

      – Ты красиво поешь.

      Еще шаг навстречу.

      – Откуда ты взялась здесь? Почему одна?

      Она оторвалась от камня и побежала прочь, но на опушке остановилась, заговорила с лесом:

      – Ты прилетел. Ты тоже один. И красиво поешь.

      Милле беспомощно обернулся на Бойса.

      – Она говорит с соловьем, дурень, – шепнул друг.

      Только теперь Милле распознал соловьиную трель.

      – Он поет для любимой, – пояснил художник фее.

      – Для любимой, – девушка пошла вдоль опушки, ведя пальцами по стеблям и листьям. Ее странное белое платье, украшенное вышивкой на груди, свободно обвивалось вокруг хрупкого тела. – Я не одна.