Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2017. Коллектив авторов

скрывают даже не волчью,

      но ещё земноводную продолговатость зрачка.

      «А у вас ботинки московские очень…»

      – А у вас ботинки московские очень,

      а у наших бедные.

      А у вас золотая осень,

      а у нас медная.

      А у вас станция Крылатское

      Она крылатая, адская

      А у нас игра «петушок или курочка»

      А я просто дурочка,

      А ты – мальчик-дурочка.

      «Будет вечное происходящее…»

      Эти двадцать три стихотворения, насколько я понимаю, не составляют ни единого цикла, ни тематической подборки, но это и не только новые стихи – два стихотворения помечены 2009 годом, то есть предполагается некая драматургия.

      Подборка называется «Стихи для Наташи Ключаревой», подборка в последнем за прошлый год номере «Волги» – «Новые стихи для Жени Коробковой», в «Волге» же № 11–12, 2014 «Стихи для Даши Филипповой. Это уже определенная система, подчеркнутая адресность должна по-видимому придавать текстам особо доверительную, интимную окраску. Вот стихотворение, открывающее подборку, «Авиапроисшествие».

      Мы видим подчеркнуто пустую, чужую комнату, пустую кровать, пустого сна «пустое множество» (математический термин), затем в поле зрения появляется панорама неба с двумя самолетиками (детское слово), далее крупный план «стюарду штурман улыбается», далее – взгляд из комнаты – лужа под окном качается, лужа с отраженным «во всем физическим законам самолетиком укрупняется, представляется сказочным озером с драконом, снова меняется фокусное расстояние, мы снова видим штурмана, и снова взгляд издалека – мы видим весь «такой коротенький» день, когда «покинут лужу самолетики», и пустота преумножится, и – снова крупный, интимный план – останется след «как стрелка на колготке», и вот уже весь мир качается, и не кончается сплошная осень, и в бумажной лодке (она большая в сравнении с отражениями самолетиков) плывет загадочное «ништо», а в почти идиллическую картинку самолетиков и их отражений врывается неожиданная тревога. И заключительное, от автора, восклицание – «о, Господи, какое страшное…».

      В этом стихотворении видны едва ли не все главные особенности поэтики Пермякова.

      Это уже отмеченное чередование ракурсов и планов, создающее и некоторую отстраненность изображения, и особый зрительный ритм.

      Это и смена объективированного «кинопоказа» взрывной и опять-таки отстраняющей ситуацию авторской сентенцией. Это непременное присутствие (или акцентированное, как в начале стихотворения, отсутствие) в кадре каких-то действующих персонажей, безымянных, как штурман и стюард, или поименованных – всего в текстах подборки 14 имен собственных и 17 географических названий, это очень много.

      Изредка персонаж предъявлен лишь перечнем его действий или предметным рядом, на котором фокусируется его взгляд, но он всегда ощутим.

      Как и в первом стихотворении, в подборке многократно повторяется образ водной поверхности, отсветов, отражений (как тут не вспомнить, что подборка в «Новом мире», № 10, 2013 называлась «Утка, похожая на стеклорез»); это, пожалуй единственный повторяющийся образ в богатом предметном мире представленных стихов. Древняя традиция связывает символику воды с мотивами смерти и рождения, и эти