Герой конца века. Николай Гейнце

я буду говорить с ней…» – замечтал он.

      Сердце его усиленно билось. Занавес в это время тихо опускался.

      Начался разъезд, с его обычной сутолокой в коридорах и вестибюле театра и выкрикиванием кучеров у подъездов.

      Николай Герасимович Савин, одетый в военную николаевскую шинель и бобровую шапку, вышел из театра в группе балетоманов и двинулся вместе с ними к «театральному подъезду», как технически называется подъезд, откуда выходят артисты и артистки театра.

      Гофтреппе шел сзади всех и при выходе из театра перекинулся шепотом несколькими словами со стоявшим в подъезде дежурным участковым приставом, видным мужчиной, служащим до сих пор в петербургской полиции и носящим историческую фамилию.

      Пристав кивнул головой и не спеша отправился за группой балетоманов.

      Последние уже были у театрального подъезда, когда пристав, ускорив шаги, подошел к Савину и тихо дотронулся до его плеча.

      – Николай Герасимович, на два слова… – тихо сказал он.

      – Вы меня?.. – остановился тот, удивленно смерив глазами полицейского офицера.

      – Да, вас, именно вас… на два слова…

      – Хорошо, но только поскорей… Что вам нужно? – торопил Савин, с тревогой видя, что из подъезда уже показываются закутанные женские фигуры.

      «Это она… наверное она!» – мелькнуло в его уме.

      – Я, Николай Герасимович, как мне это не неприятно, должен вас арестовать… – бесстрастно прошептал пристав.

      Удар грома, наверное, не поразил бы так Савина, как эти тихие слова полицейского офицера.

      Савин бросил растерянный взгляд на театральный подъезд.

      «Это она! Это она!» – в последний раз мелькнуло в его уме.

      Это было на одно мгновение. Он вспомнил сказанные ему слова стоявшим около него полицейским приставом.

      – Арестовать… меня… За что?.. Это ошибка… Почему сейчас?.. – растерянно заговорил он.

      – Вы сосланы административным порядком в Пинегу!.. – тихо, серьезным тоном отвечал пристав.

      – В Пинегу… Пинегу… Что такое Пинега?.. – бормотал Николай Герасимович. – Я не пойду…

      Он двинулся было вперед, но пристав загородил ему дорогу.

      – Я дам свисток… Лучше без скандала поедемте со мной в участок, – внушительным шепотом сказал полицейский офицер.

      В это самое время от театрального подъезда откатило несколько троечных саней и промелькнуло мимо Николая Герасимовича и пристава.

      В одних из саней, на которых упал свет фонаря, среди сидевших двух дам и двух кавалеров Савин узнал Гофтреппе и Маргариту Гранпа.

      Злобная усмешка торжества змеилась, как и в театре, на губах молодого офицера. Теперь Николай Герасимович ее понял.

      Судорожным движением запахнув шинель, он произнес сдавленным голосом, обратившись к приставу:

      – Так в участок?..

      – В участок… Очень жаль… Но что делать… долг службы прежде всего…

      – Едемте… – прохрипел Савин.

      – Пожалуйте… – указал полицейский офицер на уже подъехавшие ранее собственные сани.

      Николай Герасимович твердой