Герой конца века. Николай Гейнце

нравственное право так говорить ему и так относиться к нему.

      Почему? – этот вопрос оставался для него открытым.

      Его-то, вдруг, до боли, до физической боли захотелось разрешить Николаю Герасимовичу.

      Среда, воспитание, служба – все эти условия жизни были одинаковы как для него, так и для Михаила Дмитриевича.

      Почему же он, Савин, прав, тысячу раз прав Маслов, с удовольствием будет бить стекла в окнах, тушить фонари по улицам, мазать физиономии чиновников-франтов копытною мазью, а Маслов, Маслов делать этого не будет.

      «Пустота жизни!» – пронеслась в голове Николая Герасимовича шаблонная фраза, служащая оправданием шалопаев.

      «Пустота жизни! – Может быть это и верно… Но его и моя жизнь одинаковы, – продолжал рассуждать мысленно сам с собой Савин. – Чем наполняет он ее, эту пустоту?»

      «Службой…» – вот что первое пришло ему в голову.

      Он вспомнил, что еще во время разговора, видимо под влиянием зародыша мучившего его теперь вопроса, он назвал Маслова «служакой».

      Нет, гвардейская и особенно кавалерийская служба оставляет массу свободного времени, которого положительно некуда деть и которое поневоле образует эту пустоту, являющуюся, как до сих пор был убежден Николай Герасимович, причиной кутежей и безобразий вроде тех, которые позволяют себе Хватов с компанией.

      Савин откинул этот ответ, как не выдерживающий критики.

      «Науками, военными науками… Уж не готовится ли Маслов в академию…» – мелькнуло в уме Николая Герасимовича.

      Это было, однако, менее чем на мгновение.

      Савин даже расхохотался от этой мысли.

      Еще в лицее Маслов не отличался способностями и прилежанием, был феноменальным лентяем, офицерский экзамен сдал с грехом пополам и, как говорили тогда, даже по протекции.

      Какая тут академия!

      Чем же наполнил он эту пустоту жизни? Почему он сделался даже моралистом и сверху вниз смотрит на него, Савина, и на других, подобных ему прожигателей жизни, для которых наслаждения мгновениями составляют цель жизни, а цепь этих мгновений – самую жизнь. Какие, более серьезные, жизненные цели знакомы Маслову и почему они не знакомы ему, Савину?

      «Семейная обстановка? – несется в голове Николая Герасимовича. – Но ведь Маслов, как и я, был привезен отцом, служащим в Сибири, в лицей и оставлен одиноким, у него нет даже – он говорил ему – ни сестер, ни братьев, в Петербурге есть родственники, но и у него, Савина, они есть…»

      Николай Герасимович даже вспомнил, что надо к ним еще сегодня заехать с визитом, вынул из маленького кармана рейтуз часы и посмотрел на них…

      Был третий час в начале.

      «Еще успею!» – подумал он, не поднимаясь с дивана, видимо не желая расстаться еще с неразрешенным вопросом.

      Не семейной, значит, обстановкой заполняет свою жизнь Маслов! Чем же? Чем?

      «Чувством!.. Любовью!..» – вдруг осенило Николая Герасимовича.

      Он как-то вдруг разом понял, что это именно так, что он наконец нашел искомое.

      – Он