Герой конца века. Николай Гейнце

быть картина появления из форточки вымазанного кавалера, еще молодого мужа, пожалуй.

      – Ты, братец, неисправим, – покачал головою Маслов, – и я, не будучи пророком, могу предсказать, что через несколько дней ты будешь в их компании…

      – Сказал тоже, – недовольным тоном возразил Савин, – но довольно о них и переменим разговор. Что театр, что «Буфф»?..

      – Какой там «Буфф», о «Буффе» почти позабыли… Теперь здесь новый храм искусства, с позволения сказать… – презрительно усмехнулся при последних словах Михаил Дмитриевич.

      – Это ты о театре Берга?.. Я слышал в Варшаве…

      – Еще бы, слава о нем идет не только по всей России, а по всему миру… Недаром говорит пословица: «Добрая слава лежит, а худая бежит».

      – Интересные есть сюжеты…

      – Очень, надо сознаться… Филиппо способна своими песенками воскресить мертвого, Blanche Gandon со своею «La chose» делает юношей дряхлого старика. Недаром весь Петербург съезжается теперь к Бергу по вечерам… Седина и обнаженные от волос головы блестят по всему театру вперемежку с золотом военной молодежи… Старички покровительственно относятся к молодым людям и даже оказывают им своего рода содействие.

      Маслов горько усмехнулся.

      – Однако, ты совсем стал моралистом… – вставил слово Савин в филиппику своего приятеля.

      Маслов не слыхал этого замечания и продолжал:

      – Мой дядя, заслуженный старик, на днях изрек следующий приговор театру Берга: «Ce n'est que quelque chose de piquant, un passetemps agréable de moments perdus. Les franèaises sont si drôles, si amusantes, qu'ont pent leur pardonner tous les entraînements qu'elles causent».[1] Это освежает, mon cher, – прибавил он, – пусть мои сыновья лучше идут к Бергу, чем знакомятся с Базаровым, Ренаном и другими пакостями, которые их сделают нигилистами… Мои двоюродные братцы, – закончил свой монолог Михаил Дмитриевич, – конечно, далеки от посещения Берга по принципу, в них кипит жизнь, бушуют страсти и им каждый омут по вкусу…

      – А ты-то там бываешь? – спросил его между тем Николай Герасимович.

      – Заезжаю иногда… Больше ведь некуда, там все…

      – А-а… – произнес Савин. – Поедем сегодня…

      – Пожалуй…

      – Так я распоряжусь послать за билетами.

      – Это надо заранее, вечером в кассе висит неизменный аншлаг: «Билеты все проданы».

      Николай Герасимович позвонил и, приказав убрать со стола, сделал распоряжение, чтобы на этот вечер ему достали два кресла первых рядов у Берга, не стесняясь в цене, у барышника, если нет в кассе.

      Лакей произнес стереотипное «слушаю-с» и удалился с подносом и посудой.

      Приятели еще несколько времени провели в приятной беседе, темой для которой служила та же петербургская злоба дня.

      Савин со своей стороны восторженно описывал Маслову прелести варшавской жизни и миловидность и веселость польских балетничек.

      Наконец Михаил Дмитриевич простился и уехал, обещав заехать за Николаем Герасимовичем перед театром.

      Савин остался один.

      VIII

      Без любви

      Николай Герасимович после ухода Маслова несколько

1

Это только нечто пикантное, остроумное, приятное препровождение свободных минут. Француженки так милы, так забавны, что им можно простить многие их выходки.