Дочь Великого Петра. Николай Гейнце

всего Петербурга. В чем дело, объясните, пожалуйста! Что-нибудь очень важное и таинственное?..

      – Да, – прервал его Свиридов, – причина важная… Я уже вызвал князя на дуэль.

      – Какая бы ни была причина, я не одобряю такой поспешности. Надо было объясниться.

      – Мы уже объяснились.

      – Да…

      – Здесь, в течение минуты…

      – Все это хорошо, но позвольте вам дать добрый совет…

      – Говорите, – сказал молчавший до этого времени князь Луговой.

      – Я заранее, однако, ничего не обещаю… – заметил Свиридов.

      – Можете делать, что хотите, но я вам предлагаю следующее. Пойдемте ко мне, там вы объяснитесь между собой основательно и хладнокровно в моем присутствии. Я ни в чем не буду влиять на ваше решение и выскажу свое беспристрастное мнение. Согласны ли вы?

      Оба недавних друга, теперь враги, последовали этому совету.

      Дом Ивана Ивановича Шувалова был одним из красивейших домов в Петербурге в Елизаветинское время. Он стоял на углу Невского проспекта и Большой Садовой и сохранился до сегодня. В нем так долго на нашей памяти помещался трактир Палкина, а затем фортепианный магазин Шредера. Дом был выстроен в два этажа, по плану архитектора Кокоринова, ученика знаменитого Растрелли.

      Года за четыре до описываемого нами дня Иван Иванович праздновал в нем новоселье великолепным маскарадом, при котором М. В. Ломоносов сказал следующие стихи:

      Европа, что родить, что протчи части света,

      Что осень и зима, весна и кротость лета,

      Что воздух и земля, что море и леса,

      Все было у тебя, довольство и краса.

      Обстановка комнат была роскошна. Богатые их амфилады были все увешаны портретами и картинками.

      Туда-то и отправились все трое из театра, не доглядев представления. Хозяин провел их в угловую комнату о семи окнах, служившую ему кабинетом. В камине ярко пылали дрова и освещали роскошно и комфортабельно убранный уголок знаменитого «любимца Елизаветы». Укромность и уютность, несмотря на огромные размеры комнаты, придавали ей большие шкафы, наполненные книгами, турецкие диваны, ковры и массивные портьеры.

      Иван Иванович уселся в покойное кресло у письменного стола. Оба привезенных им молодых человека были еще до такой степени возбуждены, головы их были так бешено настроены, кровь так сильно кипела в венах, что они не могли спокойно оставаться на местах и ходили взад и вперед по комнате, стараясь не столкнуться друг с другом.

      Несколько времени в кабинете царила тишина. Мягкий пушистый ковер, которым был покрыт пол кабинета Шувалова, заглушал шум шагов Свиридова и князя Лугового.

      – Итак, господа, кто же первый начнет исповедь, – прервал молчание хозяин дома, – я слушаю.

      II. Две записки

      – Я, – отвечал Свиридов. – Дело очень просто: в течение целого часа князь, как я заметил, не спускал глаз с ложи, где сидела одна дама, причем его взгляды были чересчур выразительны.

      – Позвольте, – прервал Шувалов, – нечего облекать все это таинственностью, я очень хорошо