Сцена и жизнь. Николай Гейнце

Я только второй день как приехала и никого здесь не знаю. Без протекции. Вот тут актриса у меня есть знакомая, ее хочу отыскать, да не знаю, где живет, Надежда Александровна Крюковская, она-то мне поможет…

      – Крюковская, – ухмыльнулся Аким. – Я и это могу вам объяснить.

      – Неужели ее знаете? Вот отлично, что разговорились, – обрадовалась она.

      – Знаем, как не знать… Даже близко знаем-с. Я вам и адрес дам, – важно заметил он.

      – Спасибо вам, голубчик! Я к ней сейчас же пешком и пойду, а то вам отдала последние, уж на извозчика-то и нет. Недалеко живет?

      – Тут недалече от нас помещается. Барин-то наш туды часто шастает, – таинственно сообщил он ей.

      – Ах, ах… Это отлично; я его там и увижу… Спасибо, что рассказали, буду знать…

      Звонок, раздавшийся в передней, прервал ее речь.

      Аким пошел отворять, а Анфиса Львовна последовала за ним.

      Звонивший оказался посланным от Крюковской с письмом к Бежецкому. Аким с этим же посланным отправил к Надежде Александровне Дудкину, рассыпавшуюся перед ним в благодарностях…

      – Вот не чаял, не гадал, а на водку попало, – рассуждал он уже сам с собою, кладя принесенное письмо на барский письменный стол. – Те, что заработал, Марье отдал, а эту рублевку, нет, брат, шалишь, не отдам! Мои кровные, на штофик. Сегодня себе можно дозволить, потому что ни свет ни заря встал, все шмыгал. Бенефис себе по-ахтерскому устрою, такой – страсть. Душеньку отведу, выпью, право, выпью.

      Аким даже вынул из кармана данную ему Дудкиной рублевую бумажку и любовно начал ее осматривать, вертя в руках.

      Эту идиллию прервал раздавшийся снова в передней звонок.

      – Ну, кого там еще нелегкая несет, – буркнул он себе под нос, пряча бумажку в карман.

      Оказалось, что «нелегкая» принесла Владимира Николаевича и Нину Николаевну Дюшар, приказавшую Акиму вынуть из кареты и внести за ними в кабинет какой-то большой и тяжелый сверток.

      VI. Благотворительница

      Нина Николаевна Дюшар, о которой мы уже упомянули только вскользь и которую Аким в разговоре с своей женой назвал «белобрысой», была действительно сильно белокурая, худенькая дамочка, средних лет, скромно, но изящно одетая в шелковое темно-серое платье и такую же шляпку. Довольно высокого роста, стройная, она держала себя чопорно и отличалась какими-то неестественными, натянутыми манерами.

      – Положите, пожалуйста, здесь, – указала она Акиму на диван, входя в кабинет вместе с Бежецким.

      Аким бережно опустил сверток на диван.

      – Спасибо.

      Аким отошел от двери и стал у притолоки.

      – Теперь можешь идти. Ступай и затвори дверь, – сказал ему Владимир Николаевич, снимая перчатки.

      Аким удалился.

      Нина Николаевна уселась на одно из кресел.

      – Merci, merci, chere Нина Николаевна, – подошел к ней Бежецкий и поцеловал ее руку поверх перчатки.

      – Ах, mon cher amie… Это так мало, не стоит… Я очень рада, что эта безделица вам нравится…

      Она пересела на диван и, развернув сверток,