Вдали от безумной толпы. Томас Гарди

не хижина, – произнесла девушка так, словно прежде чем начать говорить, она подумала – немалая редкость для женщины. – Вероятно, вам следовало быть умнее и не закрывать оба оконца враз.

      – Вероятно, – ответил Оук рассеянно.

      Покуда это мгновение не затерялось во множестве событий, он хотел поймать то чувство, которое испытывал, лежа вот так – головою на платье хорошенькой молодой особы. Он желал бы дать название своему ощущению, однако нашел, что уловить последнее грубыми силками языка не легче, чем сетью поймать аромат.

      Девушка помогла Габриэлю сесть, и его лицо понемногу приняло всегдашний буро-красный оттенок.

      – Как мне вас благодарить? – спросил он тоном неподдельной признательности.

      – О, не стоит! – ответила девица с улыбкою и с улыбкой же выслушала новый вопрос:

      – Как вы меня нашли?

      – Я шла из коровника и приметила вашу собаку: она выла и царапала дверь. Хорошо еще, что беда не случилась с вами позже: молоко у нашей Дейзи почти закончилось, и в другой раз я, должно быть, приду сюда уже на той неделе или на следующей. Так вот собака меня увидала, подскочила ко мне и схватила за юбку. Я обошла фургон кругом, чтобы взглянуть, не закрыты ли оконца. У моего дяди хижина наподобие вашей, и я слыхала, как он говорил пастуху, чтобы тот непременно отворял одну отдушину, прежде чем ложиться спать. Когда я вошла внутрь, вы лежали будто мертвый. Воды при мне не было, и я плеснула на вас молока, позабыв, что оно теплое. Вы не очнулись.

      – Выходит, я должен был умереть? – проговорил Габриэль так тихо, словно адресовал этот вопрос более себе самому, нежели своей собеседнице.

      – Ах, нет!

      О вероятности столь печального исхода девица предпочла не думать. Признай она, что спасла фермеру жизнь, не удалось бы избежать речей, соответствующих возвышенному духу сего деяния, а таковые были ей не по нраву.

      – Вы моя спасительница, мисс… Простите, с вашей тетушкой я знаком, а вашего имени не знаю.

      – Полагаю, мне нет нужды его говорить. У вас со мною, верно, не будет больше никаких дел.

      – И все же я хотел бы знать, как вы зоветесь.

      – Спросите у моей тети, она вам скажет.

      – Мое имя Габриэль Оук.

      – А мое – нет. Ваше, видно, очень вам по нраву, раз вы произносите его с такою решимостью, Габриэль Оук.

      – Мне ничего не остается, ведь другого имени у меня нет и уж не будет.

      – Мое всегда казалось мне странным и неблагозвучным.

      – Думаю, скоро вы его перемените.

      – Боже праведный! Не чересчур ли много вы думаете о других людях, Габриэль Оук?

      – Простите, мисс, я полагал, они будут вам приятны. По совести, я не мастер говорить и не сравнюсь с вами в умении взвешивать то, что у меня на языке. Однако я благодарю вас. Дайте же мне вашу руку!

      Девушка поколебалась, несколько смущенная тем, с какой старомодной серьезностью Оук вздумал завершить их непринужденную беседу.

      – Извольте, – промолвила