Ложь во спасение. Ольга Егорова

счета. Возведя ее в степень тотального одиночества, неизмеримую и неподвластную числовым манипуляциям.

      Впрочем, это уже мои личные проблемы.

      – Вы любите Испанию, – полувопросительно повторяет Володька.

      Моя любовь к Испании сидит со мной за одним столиком. Она курит сигареты из моей пачки, пьет вино из моего бокала и изредка выбегает в дамскую комнату, чтобы втянуть хищными ноздрями крошечное облачко белого порошка. Нужно быть слепым, чтобы не заметить рядом со мной эту взбалмошную красотку с серебряным гребнем и вызывающе алым бантом в черных волосах.

      – Это ваше дрянное заведеньице не имеет ничего общего с настоящей Испанией, – говорю я Володьке, мстительно оглядывая кованые решетки на окнах, монументальные фрески на стенах и скульптурную композицию, изображающую Филиппа Второго с семьей – точную копию той, что была когда-то создана по заказу монарха итальянцем Фабрицио Кастелло.

      – Вы так не думаете, – нагло заявляет Володька, в третий раз рискуя оказаться за бортом испанского корабля своей надежды.

      Его дерзость меня покоряет.

      Побежденная, я заказываю бутылку андалузского вина – «Педро Хименес», лучший и благородный сорт винограда, и остаюсь за столиком, покорно ожидая появления золотого голоса вкупе с виртуозными пальцами. Снова закрываю глаза, ожидая с привычной легкостью перенестись куда-нибудь в Кастилию, под своды дворца Каса лас Муэртес. Легкая музыка доносится из невидимых динамиков – вплоть до сегодняшнего вечера здесь использовали обычную инструментальную фонограмму, обходясь без дорогостоящего живого звука. Тихая «Ilsa del sol» традиционно сменяется еще более романтической «Cartas de amour». Я знаю все композиции наизусть в порядке их очередности, и мне немного тревожно от того, что в моем придуманном рае сегодня должно что-то измениться. Потягивая вино, я жду, когда на сцене появится Пабло Гавальда.

      Вино в бакалее играет, отражая сотни неразличимых оттенков пламени свечи.

* * *

      Лену Лисичкину всегда раздражала осень. Особенно – поздняя.

      Перед этим временем года она испытывала патологическую растерянность и в глубине души всегда надеялась, что, может быть, в этом году ей повезет и поздняя осень вообще не наступит. Лето волшебным образом за одну ночь превратится в зиму, и не будет противной слякоти на дорогах, бескровного неба, колючих дождей и вязких туманов. Не нужно будет каждый день таскать в сумке складной зонт в красно-белый горошек, который от сильного ветра всегда ломается, ощетинивается колючими спицами, превращаясь в злобного доисторического монстра с нелепыми претензиями на оригинальность в окраске. Не нужно будет три раза в день чистить щеткой заляпанные грязью джинсы, носить дома поверх водолазки старую шерстяную кофту и греть вечерами озябшие руки у масляного обогревателя, с тоской поглядывая на холодные батареи, у которых еще почему-то не начался отопительный сезон.

      Но поздняя осень каждый год наступала. Несмотря на то, что Лена Лисичкина ее совсем