Малахитовая шкатулка (сборник). Павел Бажов

следочки от маленьких ног. Показал это чудо дедке Ефиму и спрашивает:

      – Это, по-твоему, тоже думка?

      Ну, Ефиму податься некуда, сознался:

      – Правда твоя, Тюньша. Знак верный – Поскакушка была. Придётся, видно, завтра опять ямы бить – счастье пытать.

      В воскресенье и занялись этим с утра. Три ямы вырыли – ничего не нашли. Дедко Ефим жаловаться стал:

      – Наше-то счастье – людям смех.

      Федюнька опять вину на филина кладет:

      – Это он, пучеглазик, наше счастье обухал да обхохотал! Вот бы его палкой!

      В понедельник старатели прибежали из заводу. Видят – свежие ямы у самого балагана. Сразу догадались, в чём дело. Смеются над стариком-то:

      – Редька редьку искал…

      Потом увидели, что в балагане пожар начинался, давай их ругать обоих. Федюнькин отец зверем на парнишку накинулся, чуть не поколотил, да дедко Ефим застоял:

      – Постыдился бы мальчонку строжить! Без того он у тебя боится домой ходить. Задразнили да загрызли парнишка. Да и какая его вина? Я, поди-ко, оставался, – с меня и спрашивай, коли у тебя урон какой случился. Золу, видно, из трубки высыпал с огоньком – вот и загорелось. Моя оплошка – мой и ответ.

      Отчитал так-то Федюнькиного отца, потом и говорит парнишку, как никого из больших близко не было:

      – Эх, Тюньша, Тюньша! Смеётся над нами Поскакушка. Другой раз случится увидеть, так ей в глаза надо плюнуть. Пускай людей с пути не сбивает да насмех не ставит!

      Федюнька свое заладил:

      – Дедо, она не со зла. Филин ей вредит.

      – Твоё дело, – говорит Ефим, – а только я больше ямы бить не стану. Побаловался – и хватит. Немолодые мои годы – за Поскакушкой скакать.

      Ну, разворчался старик, а Федюньке всё Поскакушки жаль.

      – Ты, дедо, не сердись на неё! Вон она какая весёлая да хорошая. Счастье бы нам открыла, кабы не филин.

      Про филина дедко Ефим промолчал, а на Поскакушку всё ворчит:

      – То-то она счастье тебе открыла! Хоть домой не ходи!

      Сколько ни ворчит дедко Ефим, а Федюнька своё:

      – А как она, дедо, ловко пляшет!

      – Пляшет-то ловко, да нам от этого не жарко – не холодно, и глядеть неохота.

      – А я бы хоть сейчас поглядел! – вздохнул Федюнька. Потом и спрашивает: – А ты, дедо, отворотишься? И поглядеть тебе не любо?

      – Как не любо? – проговорился дедко, да спохватился и давай опять строжить Федюньку: – Ох, и упорный ты парнишко! Ох, и упорный! Что в головёнку попало, то и засело! Будешь вот, что моё же дело, – всю жизнь мыкаться, за счастьем гоняться, а его, может, вовсе и нету.

      – Как нету, коли я своими глазами видел.

      – Ну, как знаешь, а я тебе не попутчик! Набегался. Ноги заболели.

      Поспорили, а дружбу вести не перестали. Дедко Ефим по работе сноровлял Федюньке, показывал, а в свободный час о всяких случаях рассказывал. Учил, значит, как жить-то надо. И самые весёлые у них те дни были, как они вдвоём на прииске оставались.

      Зима загнала старателей по домам. Рассовал их приказчик до весны по работам, куда пришлось, а