Siltntium! Пугачевские дети (сборник). Александр Образцов

у него в голове, как твердый предмет с правильными гранями, геометрическая фигура, гранитный островок, вокруг которого металась рассыпающаяся волна.

      И как было сказать прорабу о том, что назад, на Дальний Восток, уже не было пути, что семья рассыпалась и домой можно вернуться только в отпуск или на каникулы, и это когда еще? Как объяснить то, о чем сам Валера предпочитал не размышлять после женитьбы отца?

      Он встал со скамейки, тень его на снегу была резкой и длинной. Он повернул голову в профиль к солнцу и скосил глаза. У тени появился виноватый и пришибленный вид.

      Валера вышел из сквера и бесцельно, как ему казалось, обогнул квартал, посматривая на вывески. Перед пирожковой он остановился, вздохнул и вошел. Вчера вечером, перед сном, вторым его твердым решением было есть два раза в день.

      Продавщицы не было, и образовавшаяся очередь тихо роптала. Активнее всех была женщина, стоящая перед Валерой. У нее были ярко накрашенные губы очень резких очертаний. Валера почему-то решил, что губы красили так в середине сороковых, что эта женщина была, видимо, красива и пользовалась успехом, и что вот уже лет пятнадцать живет воспоминаниями о прошлом. Может быть, тогда ее покинул муж, и она с тех пор каждое утро смотрит в зеркало и не может понять, почему, с такими губами и глазами под Целиковскую, она была отвергнута, и кем? Человеком, который ее не стоил, но которому она мстит вот уже пятнадцать лет одним сортом помады.

      – Мало того, что за дефицитом стоишь часами, – говорила эта женщина громко, – так и здесь изволь ждать эти… пирожки! – отчеканила она, и в голосе ее было такое бешенство и столько решимости скандалить, что Валера испугался и позавидовал ей.

      – Что вы кричите, – продавщица вошла с полным подносом пирожков. Рукава ее халата были аккуратно подвернуты за локоть, талию стягивал белый передник, а верхняя пуговица так же аккуратно была отстегнута, открывая прекрасно сохранившийся загар шеи и начала грудей. На правой руке продавщицы, на ее безымянном пальце, сверкало широкое золотое кольцо.

      – Я и не думаю кричать… – начала женщина, но продавщица, не слушая ее, улыбнулась очереди и сказала:

      – Заказывайте, пожалуйста.

      – …Товар принимают до начала работы, – продолжала женщина крепнущим голосом, – а когда предприятие открыто, будьте любезны, быть на рабочем месте!

      Лицо ее покраснело, покрылось пятнами, и теперь уже нельзя было представить, что когда-то оно было красиво. Продавщица скользнула по ней насмешливым взглядом, но ничего не ответила, ловко орудуя щипцами, кранами, быстро отсчитывая сдачу.

      – …Из-за одного человека десять теряют время…

      Это напоминало шахматную партию. Женщина, не считаясь с жертвами, вызывала продавщицу на открытую игру, а та хладнокровно принимала их, и позиция ее была неприступной. Когда они встретились лицом к лицу и женщина сказала:

      – Два с мясом и кофе, – и добавила: – У вас нет чуткости, вам нельзя работать в обслуживании, – продавщица ослепительно и нагло улыбнулась ей в ответ своими ровными, сверкающими зубами.

      И ничего не произошло.

      Женщина