Siltntium! Пугачевские дети (сборник). Александр Образцов

почему? – прораб от неожиданности остановился.

      – Почему, если семнадцать лет…

      – А-а. Потому что работа опасная, понял? И рабочая неделя у тебя будет короткая. А зачем мне это надо, сам посуди?

      Он снова повернулся и пошел к машине. Его резиновые сапоги громко чавкали в грязи. Вчерашний снег в этой перемешанной оттепелью и машинами почве походил на серую известь.

      Валера посмотрел ему в спину, обтянутую синим ватником, вздохнул и поплелся к воротам.

      Напротив стройплощадки был сквер, снег в нем чисто и празднично висел на ветках. Розовое солнце высвечивало его насквозь, и даже зеленый забор и козловой кран за забором казались отсюда нежными и спокойными, как на акварели.

      «Что же делать? – размышлял Валера, откинувшись на спинку скамьи. Он лепил снежки и складывал их рядом. – Больше ведь нельзя так жить! Без денег, без жилья, просто американский безработный. А этот прораб – нет, чтобы выслушать, как и что. Может, я с голода помираю…»

      Валера представил, как он идет промозглой ночью по мосту, обессиленно падает и почти умирает там. И какая-то сердобольная душа, наткнувшись на него, вызывает «скорую». Его, обмороженного, умирающего в нищете и бездомности, везут на этой «скорой», и врач, молодая – ну, сколько ей? шестнадцать плюс пять, не намного и больше, – удивленно говорит: «Он же почти мальчик!» И Валера представляет свое осунувшееся, бледное лицо с закрытыми глазами, и вот ресницы тяжело поднимаются… Но тут же кто-то, какой-то злой и ехидный человечек, сидящий немного сбоку от этой чистой истории, напоминает о том, что ресницы не такие уж и густые, чтобы тяжело подниматься, скорее они даже редкие, и лицо не осунувшееся, а просто худое.

      Валере смертельно не хотелось снова идти просить прораба, но вчера вечером, ложась спать, он твердо решил бить в одну точку. Вечером все было так просто. А теперь он сидел, как будто в очереди к зубному врачу, – можно бы и не ходить, да что толку? Не это от него не уйдет, а он от этого никуда не денется.

      «Хоть бы он уехал куда-нибудь», – подумал Валера, но тот, распоряжавшийся им человечек, сразу яростно обругал его, назвал трусом, лентяем, тряпкой, напомнил, что знакомые отца, у которых он остановился, конечно, хорошие люди, но что они говорят о нем, когда его нет? Это было самое мучительное – догадываться о разговорах людей, приютивших тебя на неделю, а ты живешь уже месяц, спишь на их раскладушке, слышишь вечерами их дыхание за ширмой, ходишь умываться по утрам на коммунальную кухню и отказываешься от завтрака.

      «Иди!» – приказал человечек. Валера покорно встал и пошел через сквер, ступая в свои следы на осевшем, пригнувшемся снеге. Он хотел сбить рукой белую шапку с куста, но и этого не разрешил ему сделать разгневанный человечек.

      – А-а, ну что еще? – спросил прораб. Он, видимо, научил рабочих стропить и поэтому стоял, о чем-то еще думая, у деревянной конторки в три окна.

      – Понимаете, – начал Валера, – у меня деньги кончаются…

      – Так что, взаймы хочешь попросить, что ли? – прораб развеселился.

      – Да нет, что вы!

      – А