Великая война. 1914 г. (сборник). Сергей Базанов

над чем-то…

      Расступаются… На траве лежит черно-красная куча чего-то. Лоскутья кожанки, шапка с респиратором. Искривленное лицо в свежей крови, и новешенькие желтые гетры. Другая кучка полусидит около поломанной кабинки и шевелит одной рукой в кожаной рукавице с крагой до локтя.

      – Ну, что тут такое? – обращаюсь я к высокому уряднику – начальнику разъезда.

      – Да вот, ваше-дие, ероплант, значит…

      – Вижу, да не про то я… Что с ними? Разбились?

      – Никак нет, – обиженно говорит урядник, – порубили!

      – Ах, вы, идиоты! Да ведь их нужно было живыми взять!

      – Ну, на што их, собак, ваш-бродь…

      – Да ведь приказано, болван ты этакий! Разве ты сам-то не мог сообразить, что от них узнать можно было многое! – волнуюсь я.

      – Не могу знать, – тупо, но решительно отвечает урядник. – Воны выстрелили, ну а мы их порубили…

      Нагибаемся над трупом и полутрупом. Пытаемся говорить с недорубленным летчиком, что все еще шевелит рукой.

      – Kosaken… kosaken…[14] – хрипит он, не открывая глаз.

      Затылок у него разбит, и левая рука почти отрублена у плеча. Приказываю поднять его и нести на перевязочный пункт. Но от первого же движения изо рта раненого выливается целый поток крови, черной и густой. Глаза мигают и закрываются.

      Что-то булькает у него внутри, он деловито опускается на бок и лежит неподвижно.

      Готов. Приказываю обыскать. Забираю окровавленные связки карт, записок, книжек для донесений и писем из дому, наверное. Ставлю часовых у аппарата и, забрав всю свою команду, ворочаюсь в штаб.

      И долго из головы не выходит это последнее предсмертное бульканье белокурого немчика.

      Оригинально все-таки то, что, если бы такую смерть увидеть на улице города или в шикарно обставленной квартире на Невском проспекте, например, она произвела бы в десять раз сильнейшее впечатление и пугала бы ужасом преступления.

      А тут было просто неприятно физически видеть здоровое человеческое тело, из которого ударами обыкновенных стальных полос, только отточенных, выбита жизнь. Велика сила привычных взглядов!

      Объезжаем позиции со «стариками». Ну и дороги!

      Даже наш мощный для своего легкого корпуса «Опель» завязает в этих проклятых песчаных буграх.

      А уж брать с собой мотоциклеты – абсолютно, по-моему, бесполезно! Они хороши только на маленьких кусочках хорошо сохранившегося шоссе. А тут выбоины или, особенно, песок – слезай! Велосипед в этом отношении более применим. Он проедет по самой тоненькой ниточке, а мощная шестипудовая машина застрянет и остановится. Под дождем, надо полагать, будет еще хуже.

      Да и потом, в случае порчи, что за мука тащить шестипудовую тяжесть по глубоким песчаным колеям!

      Правда, дороги здесь, на западе, пока еще хороши, но это только пока. Через месяц-другой их так разобьют миллионы двуколочных колес, что и узнать их будет нельзя. А тогда польза от дорогих машин сведется к нулю.

      Как живучи мелкие людские интересы!

      В Граево уже появились

14

Казаки (нем.). – Прим. сост.