Меблированная пустыня (сборник). Леонид Финкель

Не ты нас обижал?

      – Кого нас? – всполошился я, прикидывая, в какую инстанцию напишет Рыжий Математик. Впрочем, я не видел Математика с тех пор, как он уехал на Святую землю. Наверное, я несправедлив. И он уже давно седой, а не рыжий. Просто от его волос зажигался огонь в нашем классе, где он преподавал, как и Стелла Исааковна, вел математику. Да и дружили они какое-то время. Зная страсть рыжих, очень сомневаюсь, что наша Стелла Исааковна осталась… ну как бы это поделикатнее сказать… Ладно, не буду наклоняться за ручкой и делать лишних движений…

      – Ты что, притворяешься, не помнишь, что? Написал романище об «израильском рае»?

      – Извини, – обиделся я. – Никакого романа не писал. Мой любимый жанр эссе… Это от Бога… А роман – не мое, нет, я бегаю на короткие дистанции… Да, между прочим, ты живешь в собственной квартире? – снова прервал я его.

      – Ха! Вспомни о привязке машканты к индексу… – уныло купился он.

      – Работаешь?

      – С моим-то счастьем…

      – И твоя супруга еще не родила? Вы ведь всем уши прожужжали, что на Святой земле непременно случится чудо…

      – В ее возрасте…

      – Ну Сарра и Авраам были постарше…

      В трубке молчок.

      – Но с нашим Израилем ты брось шутить, – строго замечает он. – И вообще, в твоей последней статье о Шестидневной войне перепутана дата… Мы израильтяне, этого не любим…

      – Какие уж шутки! Просто те эссешки не надо было отдавать в советский журнал…

      – Да… Там было такое…

      – Что неправда? Про Троцкого – неправда? Или про Свердлова и Урицкого? Или про дядюшку твоего Эльсберга, красного литератора? Настучал на поэта Годовича, а потом встретил его после ссылки на вокзале с букетом роз?

      В трубке молчок. Наконец, всхлип:

      – У меня справка есть…

      – И у тебя справка? – испугался я.

      – Дядюшка от меня отказался… Или я от дядюшки… Уже и не помню… В чем дело, старик, я всегда защищал тебя, говорил: «Фиолетовый, наивный мальчик…».

      – Ты говорил… голубой… Чтоб срок пришить…

      – Мне простительно, я дальтоник…

      – Конечно, видели только один цвет – красный… А эссе надо было отдать на радио «Свобода», либо на «Голос Америки»… Либо, на крайний случай, предложить «Голосу Израиля»… Вот тогда все про меня говорили бы: «Диссидент, диссидент…».

      – Вот это напрасно, в «Голос Израиля» не вздумай, они суки…

      И тут его прорвало. Он говорил о своем разнесчастном житье-бытье в вагончике, на краю города Беэр-Шевы, где уже года два в ходу русские рубли, а шекели с загадочными надписями на иврите даже Нисим Азулай из магазинчика не берет – ну их… Несколько раз он запустил матерком в Арика Шарона… Он вспомнил недобрым словом бюро по трудоустройству: его, математика, определила на работу в археологическую партию, где он чуть не дал дуба. Он проклинал, на чем свет Институт национального страхования за бесконечные очереди, задержку пособия, и хамство охранника-марокканца…