Девушка из чернил и звезд. Киран Миллвуд Харгрейв

и я подбежала, чтобы забрать у него ведерко молока и чашки.

      – Тебе нельзя ходить без палки.

      Па сломал ногу еще в молодости, когда прыгнул с пристани эгипетского порта на палубу тронувшегося корабля, и теперь опирался на палку, вырезанную из куска рыбацкой лодки своего прадеда. В этой комнате у меня много любимых вещиц, но палка – самая любимая. Легкая, как бумага, она держится на поверхности воды, но, что самое удивительное, светится в темноте. Па объяснял, что это из-за сока, но я-то знала – дело в магии.

      Убрав на полку Гималайские горы, я торопливо освободила место на столе.

      Па налил молока в мамин кувшин, опустился на лавку рядом со мной и усмехнулся.

      – Какой карман?

      Я закатила глаза.

      – Левый.

      – Правильный ответ. – Он задвигал бровями, похожими на двух больших черных гусениц, и вынул из кармана баночку.

      – Сосновый мед! – Я отвернула крышку и втянула носом запах, от которого потекли слюнки. – Спасибо.

      – В первый школьный день только самое лучшее.

      Я пожала плечами.

      – Это же только школа…

      – Ну, если так, то придется мне съесть все самому… – Он взял открытую баночку и сделал вид, что выливает мед в рот.

      – Ну уж нет! – Я забрала ее назад. – Ты прав, день сегодня очень важный. Даже не знаю, почему ты не приготовил две баночки.

      Мед был вкусный, и я даже не заметила, что каша пригорела, а когда подняла голову, то увидела, что Па к своей даже не притронулся. Он сидел тихо, ссутулившись, о чем-то размышляя.

      Его рука лежала на столе возле кувшина с молоком, и на запястье пульсировала жилка. Глаза смотрели куда-то отстраненно.

      Первый день школы – тяжелый для нас обоих.

      Я тихонько убрала свою миску, а его пододвинула к нему поближе.

      – Пока, Па.

      Он не ответил. Я захватила сумку, вышла из дому и осторожно, как только могла, притворила за собой зеленую облупленную дверь.

      Глава 2

      Наша улица спускалась прямой крутой дорожкой к Западному морю, и все дома вытянулись вдоль нее длинным рядом глиняных лачуг под соломенными крышами. Люпе называла их милыми. А я думала, что если ветер дунет посильнее, то эти лачужки покатятся кувырком прямо в море.

      Обычно я бежала к рыночной площади, скользя на подошвах вниз по склону, потому что воронам нравилось летать низко, и бегущий человек их распугивал. Но сегодня я решила, что просто пойду быстрым шагом – старшей школьнице не пристало носиться, как маленькой.

      Маша, жившая в доме напротив, стояла у открытой двери. Я помахала и попыталась заглянуть ей за спину.

      – Ищешь кого-то? – Она улыбнулась, и ее лицо разбежалось морщинками, как старая бумага. – Пабло уже ушел. Ты же знаешь, губернатору нравится, когда они приходят на работу до рассвета.

      Своего сына, Пабло, Маша родила уже немолодой. Живот рос, а волосы седели, и старость сминала в складки лицо. Маша назвала его рождение чудом, и Пабло был чудом.