Что делать?. Николай Гаврилович Чернышевский

говорит Марья Алексевна, когда Верочка ставит на стол вторую чашку.

      – Пожалуй.

      – И если бы вы спели что-нибудь, Вера Павловна, – прибавляет заискивающим тоном Михаил Иваныч.

      – Пожалуй.

      Однако ж это «пожалуй» звучит похоже на то, что «я готова, чтобы только отвязаться», – думает учитель. И ведь вот уже минут пять он сидит тут и хоть на нее не смотрел, но знает, что она ни разу не взглянула на жениха, кроме того, когда теперь вот отвечала ему. А тут посмотрела на него точно так, как смотрела на мать и на отца, – холодно и вовсе не любезно. Тут что-то не так, как рассказывал Федя. Впрочем, скорее всего, действительно, девушка гордая, холодная, которая хочет войти в большой свет, чтобы господствовать и блистать, ей неприятно, что не нашелся для этого жених получше; но, презирая жениха, она принимает его руку, потому что нет другой руки, которая ввела бы ее туда, куда хочется войти. А впрочем, это несколько интересно.

      – Федя, а ты допивай поскорее, – заметила мать.

      – Не торопите его, Марья Алексевна, я хочу послушать, если Вера Павловна позволит.

      Верочка взяла первые ноты, какие попались, даже не посмотрев, что это такое, раскрыла тетрадь опять, где попалось, и стала играть машинально, – все равно, что бы ни сыграть, лишь бы поскорее отделаться. Но пьеса попалась со смыслом, что-то из какой-то порядочной оперы, и скоро игра девушки одушевилась. Кончив, она хотела встать.

      – Но вы обещали спеть, Вера Павловна: если бы я смел, я попросил бы вас пропеть из «Риголетто» (в ту зиму «La donna è mobile»[4] была модною ариею).

      – Извольте, – Верочка пропела «La donna è mobile», встала и ушла в свою комнату.

      «Нет, она не холодная девушка без души. Это интересно».

      – Не правда ли, хорошо? – сказал Михаил Иваныч учителю уже простым голосом и без снимания мерки; ведь не нужно быть в дурных отношениях с такими людьми, которые допрашивают ординарцев, – почему ж не заговорить без претензий с учителем, чтобы он не сердился?

      – Да, хорошо.

      – А вы знаток в музыке?

      – Так себе.

      – И сами музыкант?

      – Несколько.

      У Марьи Алексевны, слушавшей разговор, блеснула счастливая мысль.

      – А на чем вы играете, Дмитрий Сергеич? – спросила она.

      – На фортепьяно.

      – Можно ли попросить вас доставить нам удовольствие?

      – Очень рад.

      Он сыграл какую-то пьесу. Играл он не бог знает как, но так себе, пожалуй, и недурно.

      Когда он оканчивал урок, Марья Алексевна подошла к нему и сказала, что завтра у них маленький вечер – день рождения дочери – и что она просит его пожаловать.

      Понятно, в кавалерах недостаток, по обычаю всех таких вечеров; но ничего, он посмотрит поближе на эту девушку, – в ней или с ней есть что-то интересное. – «Очень благодарен, буду». – Но учитель ошибся: Марья Алексевна имела цель гораздо более важную для нее, чем для танцующих девиц.

      Читатель, ты, конечно, знаешь вперед, что на этом вечере будет объяснение, что Верочка и Лопухов полюбят друг друга? – Разумеется, так.

      IV

      Марья

4

Женщина изменчива (ит.).