Хочешь жить, Викентий?. Нина Орлова-Маркграф

палатой, и разгоряченные споры на минуту затихали.

      – И что заливается? – пожимал плечами Олег Иванович. – Ну и колокольчик эта ваша Крылова!

      И все улыбались.

      Шла последняя неделя моей практики в травматологии. Я твердо решил после окончания медучилища поступить в мединститут. Я хотел быть хирургом.

      Как раз в эту последнюю неделю Александра вдруг очень переменилась.

      – А-а, братик!.. – улыбалась она, когда я прямо с пятиминутки забегал к ней.

      Но это был не тот веселый и восторженный голос, который встречал меня раньше. И улыбка была – одними губами.

      Во вторник Валентина Васильевна, палатная сестра, попросила меня в обед раздать лекарства. Я взял ящичек и пошел по палатам. Подойдя к последней, семьдесят седьмой, нашел в тетради назначений фамилию Сашуры. Ей в обед полагалась только одна таблетка – кальция глюконата. Я зашел в палату. Сашура лежала отвернувшись к стене, укрытая с головой одеялом. Я положил на тумбочку таблетку и тихо вышел. Но, отдав ящичек и тетрадь назначений Валентине Васильевне, вернулся в семьдесят седьмую.

      – Сашурик, с тобой ничего не случилось? – спросил я, стоя посреди палаты.

      Она лежала все в том же положении.

      – Нет, – ответила Александра.

      Но потом все же сбросила с головы одеяло и повернулась ко мне.

      – Какая-то ты не такая в последние дни.

      – Я думаю, Шурик, – с горечью произнесла Александра, – для чего все это мне выпало? Му́ка такая! Если б людей спасла, подвиг совершила – тогда другое дело. А то так… нелепость одна.

      – Выжить после такой травмы – тоже подвиг. – Я собрал мусор с тумбочки. – У тебя убирали сегодня?

      – Убирали. Это я снова насорила, – улыбнулась Сашура.

      – Ты, Сашурик, удивительная! Ты такой сильный человек! Если честно, я тебе иногда завидую, – признался я.

      – Кому и позавидовать, как не мне! – со слезами в голосе прошептала она.

      – Нет, понимаешь?.. Ты никогда не раскисаешь, всегда веселая. А я от каждой маленькой неприятности прихожу в такое дикое уныние, а то и отчаяние – хоть в петлю!

      Мне показалось, что последних моих слов Александра даже не слышала. Она сидела на кровати и с какой-то отчаянной задумчивостью глядела перед собой.

      – Саня, я хочу тебя попросить, – прошептала Сашура, откашлялась и заговорила громко: – Понимаешь, Костя последний раз у меня был четыре дня назад. Он приходил каждый день – и вдруг… Может, он заболел? Ты не мог бы сходить к нему?

      Я вспомнил, что действительно видел Костю в последний раз на прошлой неделе. Вошел, чтобы сделать Сашуре подкожный вечерний укольчик (это мне давно доверяли). Он держал руку Александры. Она что-то говорила ему, и лицо у нее было спокойное, ясное. У Кости же, наоборот, вид был и смущенный, и возмущенный одновременно.

      – Могу, конечно, к нему сходить.

      – Я не хочу никого просить из наших знакомых.

      – Я зайду, сегодня же зайду к нему, – торопливо пообещал я.

      – Запиши адрес.

      – Я