Апостол любви. Воспоминания о митрополите Антонии Сурожском и другие. Валентина Матвеева

подчеркивая каждое слово, его глубину.

      Его глубокий, низкий голос я слышу и сейчас:

      «Кладбище – клад: хоронить – это значит хранить, словно некий клад, до срока… «Покойник» – это же покой, покой от земных трудов… Не смерть, а успение, сон…

      Для верующего человека кладбище – не место, где закапывают трупы, а место, где ждут воскресения. Вот почему мы заботимся о красоте кладбищ, убираем могилы: здесь мама лежит, она ждет, когда мы встретимся вновь».

      Слова падали, словно горячий воск со свечи, и тут же застывали, обретая форму. Они врезались в мою память, я помню их и сейчас, тридцать лет спустя, слышу скрытую силу и любовь в его голосе. Мне никогда еще не приходилось слышать подобное. И уже тогда, впервые глядя на его отрешенное лицо, на взгляд, обращенный внутрь себя, я поняла, что он вслушивается во что-то запредельное, вглядывается в такие глубины, которые нам неведомы.

      «Я думаю, что неуважение к кладбищу и то отношение, которое мы встречаем и на Западе, и в России к кладбищам, которые «занимают место», которое, как кажется, могло быть лучше употреблено, происходит от разных причин. Во-первых, когда люди думают о кладбище, они думают о могилах чужих людей, о людях, до которых им никакого дела нет: «Не все ли мне равно?..» И поэтому, если эту могилу раскопают, то это значения особенного для него не имеет. И люди очень бедны воображением и не думают о том, что, может быть, есть другой человек, вот – который стоит рядом с ними – для которого эта могила – святыня; я говорю даже не в религиозном каком-то отношении, – а место очень дорогое. Знаете, когда мой отец умер, у нас не было денег, чтобы купить постоянную могилу; мы купи могилу на короткий срок. И потом, когда надо было переносить его останки, я должен был присутствовать на том, как эту могилу раскопали и как оставшиеся кости собирали в маленький гробик. И тогда меня поразила одна вещь: ничего не оставалось, кроме костей, но, когда я посмотрел на череп моего отца, – это был он. Я мог бы его узнать по черепу.

      Если бы люди себе представляли что вот, их мать лежит, их отец лежит, брат, сестра, друг, знакомый, а если не собственный любимый человек, ими любимый человек, дорогой им человек, то этот человек дорог кому-то другому, и что нельзя ранить другого человека в самом глубоком его чувстве; также как нельзя – но это требует большого воображения и чуткости, которых сейчас очень мало бывает у людей, – так же как нельзя унизить, осквернить невесту, дочь, жену, мать любого человека, потому что тело человеческое является святыней: это весь человек, в каком-то смысле, потому что все, чем живет человек, приходит к нему через зрение, через слух, через обоняние, через живой контакт, через объятия любви, через удары жестокости! Наше тело не является просто случайной оболочкой нашей души или, для неверующего, содержащим нашу психику; наше тело – это в самом сильном смысле этого слова – мы сами… Я это очень сильно пережил, когда впервые в больнице начал работать и когда я вдруг увидел, что человек врачу разрешает на него смотреть, прикасаться к его телу.

      «Сколько же, –