Король шутов. Жерар де Нерваль

вспомогательный отряд, правда, незначительный, но которому я надеюсь придать важное значение в глазах нашего союзника, назначив начальником этого отряда вас, герцог Неверский.

      – Государь, я сочту это за счастье и буду гордиться такой честью.

      Король знаком руки подозвал к себе Жана Бусико, маршала Франции и своего друга детства. Несколько минут они вполголоса говорили между собою, после чего маршал вернулся на свое место, а Ален Шартье составил нечто в роде протокола заседания и подал Карлу VI, который, подписав бумагу, передал ее камергеру (chambelan) Карлу де Савоази. Затем король снова заговорил:

      – Вы сами видите, кузен, это заседание утомило меня… голова у меня слаба. Приходите завтра во время совета, мы подумаем, как устроить все это. А пока, в ожидании, не хотите ли присутствовать сегодня вечером на нашем празднике? Будет шумно и весело. В этом мое лечение… мне нужен блеск, веселье, танцы. Это меня развлекает, разгоняет эту меланхолию, которая, по-видимому, угрожала моему рассудку…

      – Бог да помилует вас, государь, а также Францию!

      – Благодарю вас за короля, моего брата, герцог Неверский. Ах! если вы пожалуете сегодня, то привезите нам герцогиню Маргариту. Она будет блистать при дворе, как богиня Венера на Олимпе, и это будет большая честь для вас – ее счастливого супруга, – сказал герцог Орлеанский.

      – То есть Вулкана, если уже продолжать аллегорию, – пробормотал сир Гюг.

      – Благодарю, кузен, но герцогине Маргарите нечего делать на ваших праздниках и шутовствах. Ваши придворные дамы привычнее к этому, они могут более блистать, чем она. Ее бы это стесняло… Еще раз благодарю вас и прощайте.

      После этого ледяного приветствия, герцог вышел из залы, которая мало-помалу и совсем опустела. Заседание было кончено, публика разошлась, остались только король и брат его.

      – Вы отлично придумали, ваше величество, – сказал герцог Орлеанский, – удалить от двора этого толстого бургундца. Противен он мне со своим цензорским тоном и манерами скототорговца. Да и вся эта бургундская семья смахивает на мужиков, точно они вышли из черни!

      – Ну этот, по крайней мере, доблестный рыцарь: я уважаю его еще больше чем люблю.

      Разговаривая таким образом, братья вышли из залы заседаний и направлялись по галереям отеля Сен-Поль, которые вели в сад. Пройдя его, они поднялись по ступенькам крыльца, примыкавшего к другому флигелю здания, где находились апартаменты короля, и вошли в одну из комнат. Здесь был обширный камин, в котором пылало толстейшее полено, распространяя приятную теплоту, которую, впрочем, можно было почувствовать только усевшись поближе.

      Король и герцог подошли к камину, взяли каждый по стулу, сели и некоторое время молча грелись.

      В эту минуту на стене в глубине комнаты вырисовалась тень женщины. Стена эта была покрыта не обоями, а толстой фландрской кожей, на которой привешено было несколько картин Жана Море – Тициана той эпохи, у которого Людовик Орлеанский учился живописи на стекле.

      Карл