Сердца под октябрьским дождём. Дмитрий Ахметшин

задом-то.

      – А придётся.

      Посреди тёмного пустого коридора Юрий выпустил чужое ухо. Ткнул пальцем в щуплую грудь.

      – Рассказывай, что ты там вспомнил.

      – А вы меня отпустите?

      – Сейчас отпущу. Если на уроке тебя и твоих дружков не увижу, поставлю «кол». Он, знаешь ли, похож на гитарный гриф.

      Нагловатое выражение вернулось на лицо подростка. Он вытер натёкшие в ямочку над верхней губой сопли.

      – А вы не ставьте! Мои сведения горячи, как пирожки у мамули. Если будем здесь стоять и трепаться, могут и остыть.

      Заметив, что рука преподавателя вновь начала манёвр по направлению к многострадальному уху, Семён замахал руками.

      – Хорошо-хорошо! Значит, слушайте: я тут написал деду своему депешу.

      – Письмо, что ли, написал?

      – Да нет же! Дед у меня двинутый на новых технологиях, со смартфоном в огород ходит, поняли, да? Он при Союзе матёрым электронщиком был, а как на пенсию вышел, так уехал в гребеня, в земле ковыряться. Но к технике, скажу я вам, не охладел! Первый побежал в магазин за компьютером, а теперь и планшет у него, и айфон.

      – Давай ближе к делу.

      Юрий огляделся. Никого. Тусклые люминесцентные лампы гудели над головой. Он чувствовал себя как герой второсортного кино, который больше всего боялся не пистолета в руках у бандита, а пальца на телевизионном пульте. Переключит или нет?..

      – Ну вот, он и написал: «Не изволь беспокоиться, внучок, есть у нас один такой город». Около сотни километров, но это считай что рядом. Называется – Кунгельв.

      Точно, Кунгельв, – подумал Юрий.

      Тем не менее, он дослушал Семёна до конца. У того загорелись глаза.

      – Это город-призрак, прикиньте! Ну, дед так говорит. Там живёт всего несколько тысяч человек, наверное, потому, что зимой туда разве что на вездеходе и доберёшься. Да и делать там нечего. Старые дома, ни одного завода, сплошное культурное наследие, а вокруг – болота да тайга. Оно, конечно, тоже хорошо, но одними барельефами сыт не будешь!

      Он передёрнул плечами, сказал, будто самому себе:

      – Там всё, наверное, уже рушиться начало. Рушиться, да гнить… заживо.

      Видно, были бы деньги да свободное время, парень прямо сейчас прыгнул бы на электричку, чтобы посмотреть на настоящий город-призрак.

      – Свободен, – сказал Юрий.

      – Правда? – просиял Семён.

      – Всё, что касается моего урока, остаётся в силе. И всех прочих тоже. У тебя есть все шансы досадить самым нелюбимым учителям, явив свой прекрасный лик на их предмете.

      Последнее слово ещё не успело сорваться с губ, а мальчишка уже растворился на лестнице.

      – Бросьте, вы классный! – крикнул он напоследок.

      Из другого крыла доносились голоса первоклашек, что хором повторяли что-то за учительницей – судя по голосу, Юлечкой Морозовой, блондинкой, к которой клеились все без исключения ветераны преподавательского состава. Юрий подумал о дожде, барабанящим по гниющим крышам, о заброшенных квартирах, и ему показалось, что перила шевелятся в траурном