.

меня всякое говорят.

      – Тогда куда мы бежим? Я-то думала, что к тебе.

      – Нет, я же говорил, бежим просто так, я всегда бегаю, когда делать нечего.

      – Ты, наверное, легкоатлет?

      – Да нет, у меня даже формы нет. Есть уже охота… Может, поедим, я знаю здесь одну замечательную помойку.

      – После шести я не ем.

      – Фигура? – бросил на нее многозначительный взгляд Шарик. – Понимаю, хочешь помочиться?

      – Нет.

      – Я тоже не хочу, но надо, подожди немного, я быстро.

      – Ты такой бескомпромиссный, Шарик.

      – Я такой, – отклонился он от курса.

      – Черт, я совсем забыла, что ко мне парикмахер должен прийти в восемь.

      – А как же свобода? – догнал ее Шарик, окропив столб.

      – Может, в следующий раз? Свобода от нас никуда не денется.

      – Хорошо, тогда я тебя провожу.

      – Ты такой любезный.

      – Вы прекрасны. – Долго думал Шарик, с чего начать, и перешел обратно на «вы», чтобы казаться как можно дипломатичнее. – Могли бы мы… как вам сказать поизящнее? Трали-вали.

      – Вы имеете в виду шпили-вили? – перевела его мысли Герда.

      – Да! – обрадовался он. Он еще никогда не встречал таких умных баб. – Как вы точно подметили.

      – Проходила уже, – вздохнула она.

      – И что? – включил все свое обаяние Шарик, наклонив голову вбок на тридцать градусов. Он всегда так делал, когда не хватало слов.

      – Ни шатко, ни валко! Сами знаете, потом будут чувства, а вам трын-трава. Не хочу…

      – Как же быть?

      – Будьте смелее, предложите мне жили-были.

      «Что я ей, породистой сучке, могу предложить? – вернул голову на место Шарик. – После свадьбы медовый месяц в палатке, в страницах березовой пущи, в жидком кристалле лесного озера. Где он наловил свежей рыбы, а она сварила, вечером у костра поели ухи, если у нее нет аллергии на рыбу. Они смотрели на звезды, их покусывали комары, они обходились без слов, без нежных шаблонов, целовались, губами пропахла рыба, и листвой перешептывалась природа: «Вот это любовь у людей – клёвая».

      – Завтра погуляем? – не нашел он более дельного предложения.

      – Скорее всего. Где я тебя найду? – лизнула его на прощание Герда и понеслась к подъезду.

      – Во дворе. Кто не знает Шарика! – крикнул ей Шарик вдогонку. И побрел передохнуть к ближайшей скамейке, где трескали семечками старухи.

      – Жизнь прошла без оргазма, – одна бабка другой, громко перегрызая горло семечке. – Не могу понять, почему так случилось? Комсомол, муж, работа, дети, завод, жизнь прошла на одной заводке, другие мужчины… – сбросила она шелуху с подола, – …не интересовали. Как-то было не до него, не до оргазма, будто я пыталась найти его в чем-то другом.

      Ее соседка по скамейке, затягивая потуже платок, прошамкала металло-керамикой:

      – Природа совсем не глупа, и нельзя заменить то, что выстрадано тысячелетиями, миллионными постелями лет наслаждения. Словно розы – они с шипами.

      – Опять стихами заговорила. Кто с шипами? Постели?

      – Ты чем меня слушаешь? Наслаждения. В твоем случае виноват