Гамлет, принц Датский. Уильям Шекспир

дозволить мне в Париж вернуться.

      Оттуда добровольно я приехал

      Свой долг исполнить в день коронованья.

      Теперь исполнен этот долг священный

      И вновь летят мои мечты и мысли

      Во Францию, об отпуске моля.

Король

      Отец согласен? Что Полоний скажет?

Полоний

      Он выжал, государь, мое согласье

      Своими приставаньями, и я

      Решенье дал с большою неохотой.

      Позвольте уж ему, – пусть он уедет.

Король

      Ну, если так, Лаэрт, ты можешь ехать

      И делать что угодно. Ну, а ты,

      Племянник мой по роду и мой сын?

Гамлет (про себя)

      Да, род один, но разная порода.

Король

      Все хмуришься от туч тяжелых скорби?

Гамлет

      О, нет – стою я слишком близко к солнцу.

Королева

      Брось думы мрачные, мой милый Гамлет,

      И радостно взгляни на этот трон!

      Не вечно же искать, потупив взоры,

      Во прахе схороненного отца.

      Ведь это все так просто и обычно:

      Все умирает, в вечность переходит.

Гамлет

      Да, королева, это просто…

Королева

      Что же

      Тебе все это кажется так странным?

Гамлет

      Мне кажется? нет, так оно и есть.

      Я никакого «кажется» не знаю.

      Ни черный плащ мой, матушка, ни траур

      Торжественный, ни эти вздохи сердца,

      Ни слез потоки, ни унылый вид

      Лица – ничто из этих знаков горя

      Понятия не даст вам обо мне.

      Ведь это все сыграть весьма нетрудно,

      И это все казаться тоже будет.

      В душе есть то, что выше знаков скорби

      И всех условно-траурных одежд.

Король

      Прекрасный и похвальный скорби долг

      Вполне присущ твоей натуре, Гамлет.

      Но вспомни: ведь и твой отец лишился

      Когда-то своего отца, который

      Похоронил и своего отца.

      Сын об отце грустить обязан, – но

      Всечасно плакать, быть упорно-диким

      В своей печали – недостойно мужа

      И знаменует непокорство небу,

      Строптивый дух, расшатанную волю,

      Неразвитой и неспособный ум.

      Зачем с упрямством детским принимать

      Так близко к сердцу то, что неизбежно,

      Что так обыкновенно и так просто?

      Стыдись! ведь это грех пред небесами,

      Грех пред усопшим, грех перед природой,

      Безумие! Мирился дух людской

      От самой первой смерти на земле

      До трупа охладевшего сегодня:

      «Да, – так должно быть!» Я прошу: отбрось

      Все эти вздохи; на меня смотри

      Как на отца. Пусть знает мир, что ты

      Из всех ближайший к нашему престолу,

      Что мною ты любим такой любовью,

      Какою любит лишь отец нежнейший

      Родного сына. Ты желаешь снова

      Поехать в Виттенберг и вновь учиться?

      Но это несогласно нашим мыслям.

      Тебя мы