Я ─ осёл, на котором Господин мой въехал в Иерусалим. Владимир Шеменев

рта; чистое полотенце, оливковое мыло, кисточки для зубов и палочки для чистки ушей.

      Не останавливаясь, префект прошел мимо раба, зашел за палатку, встал лицом к восходящему солнцу и, задрав тунику, принялся орошать иссохшую землю, одновременно наблюдая за легионерами, назначенными собирать хворост и выходящими из лагеря в сопровождении кавалерийской турмы. Сзади, утопая в клубах белой пыли и подпрыгивая на колдобинах, ехала повозка, груженая пронумерованными топорами.

      ***

      Пилату было за пятьдесят. Крепкого телосложения, чуть выше среднего роста, с огромной копной черных, вьющихся волос на голове. Левую половину лба украшал бледно-розовый шрам, протянувшийся от виска до переносицы параллельно брови. Обстоятельства, при которых он был получен, не вызывали у Пилата радостных воспоминаний: гордится было нечем, и этой темы он старался не касаться.

      Весьма способный и толковый администратор, на третьем году своего правления, в консульство Фуфия и Рубелия¹⁵⁴, будучи еще прокуратором, он здорово прогнулся перед Тиберием. В день рождения Августа¹⁵⁵ он приказал внести в Иерусалимский храм щиты с надписями «Тиберий Кесарь» и с изображением священного литууса¹⁵⁶, чем поверг иудеев в неописуемый ужас. О последствиях до сих пор шепчутся по всей провинции, пересказывая, как, встав на колени, иудеи обнажили шеи, вскричав, что скорее дадут себя убить‚ чем переступят закон. Он убил бы их всех за то, что они отвергли императора, или император, любивший повторять: «Преступление против Августа – преступление против Рима», – убил бы его.

      Но Пилат не был бы Пилатом и не просидел бы в кресле наместника и года, если бы не обладал одним редким даром – сообразительностью. Выслушав вопящих евреев, прокуратор приказал солдатам задвинуть мечи в ножны и вынести сигны¹⁵⁷ из храма. Радости евреев не было предела: они думали, что своей стойкостью – поставили «варвара» на место.

      Как они ошибались…

      Через три дня из Кесарии Палестинской на остров Капри¹⁵⁸ ушла триера¹⁵⁹ с посыльным, который вез две восковые таблички. На первой рукой Пилата было описано всё, что произошло в храме, а на второй – предложение, как наказать иудеев.

      Тиберий обладал феноменальной памятью на всевозможные мелочи, был щепетильным и злопамятным. Годами мог сдерживать свой гнев, плетя паутину, в которую тот, для кого она плелась, в конце концов попадал. Будучи еще квестором¹⁶⁰, Пилат стал свидетелем разговора между Помпеем Макром и Тиберием. На вопрос претора, привлекать ли к суду за оскорбление величества, император, сжав губы, процедил: «Законы должны исполняться». И исполнял он их с крайней жестокостью.

      Ответ от императора пришел в день декабрьской иды¹⁶¹ в консульство всё тех же Фуфия и Рубелия.

      Тиберий Цезарь Август приветствует Пилата.

      Всё, что я о них ранее слышал, достойно осуждения. Всё, что ты о них сказал, достойно смерти. Но смерть будет им в радость. Не дай им повода возрадоваться, вознеся себя выше императора, а Иерусалим – более Рима. Сделай как ты сказал – и мы посмеемся над ними.

      P.