Я ─ осёл, на котором Господин мой въехал в Иерусалим. Владимир Шеменев

и погоним», – и стучали учащенно сердца, и замирали голоса, и на глаза наворачивались слезы от умиления, что не напрасно жизнь прожили…

      Узрели!!!

      ***

      Я с трудом воспринимал то, что творилось вокруг меня, мысленно летая вместе с ангелами над землей. В ушах до сих пор стоял шум голосов, когда меня в Вифании собирали в дорогу. «Синар¹³⁹ вот мой возьми, постели на осла», – женщина сняла с себя домотканый набрюшник и отдала апостолам. «Мафорий¹⁴⁰ очень длинный», – кто-то тряс краями, расшитыми бахромой. – «Пусть свисает, красивей будет». – «Друг, возьми симлу, вчера купил, совсем новая». – «Так некуда класть». – «Под ноги ослу постели». – «Дяденька, вот туника моя, – абсолютно голый мальчик протянул снятую рубашку. – Может, сгодится на что?». – «Да зачтутся тебе дела твои». – «Вот хитон еще». – «А его куда?». – «Туда же, на землю, под копыта». – «Ничего не жалко». – «Свершилось!». – «Пришел!». – «Благословен Ты, Господи, воздвигающий рог спасения».

      Сильные и слабые, худые и полные руки стягивали с себя рубахи, халаты, покрывала и передавали стоящим рядом, а те передавали другим. Бардовые, шарлаховые¹⁴¹, белоснежные, полосатые; льняные, шерстяные, виссонные¹⁴²; короткие, длинные, подшитые; новые и старые одежды плыли над толпой, двигаясь к центру – туда, где стоял я, купающийся в лучах неожиданно свалившейся на меня славы.

      …Покрытый сверкающими одеждами, я шел с гордо поднятой головой, осознавая свое величие. Я – первый в мире Осёл, везущий Мессию, Царя Мира, самого Господа, сошедшего с небес. В мою честь напишут оду, поставят статую или стелу, на которой высекут слова благодарности… Какие – я еще не придумал, но то, что они будут, я не сомневался. Гордыня уже захлестнула меня, закручивая в водоворот самолюбования и самообожания.

      Мне казалось, что на моей спине стоит царский трон из слоновой кости со львами из коринфской меди¹⁴³, на седалище которого лежат расшитые золотыми нитями бархатные подушки, набитые лебяжьим пухом. На голове моей возлежит диадема, украшенная по кругу драгоценными камнями, между которыми торчали страусиные перья. Мои копыта – из чистого золота, усыпанные бриллиантами, словно небо звездами. Под ногами – не иссушенная земля, покрытая известковым налетом, не пальмовые листья, чавкающие под копытами, а дорога, мощеная мраморными плитами, покрытая коврами. Сам я огромного роста: чуть ли не десяти локтей в холке и столько же от головы до кончика хвоста. Рев, который я издавал, был слышен за Иорданом, в Перее¹⁴⁴ Антиповой, и даже за Галилейским морем¹⁴⁵, в Кесарии Филипповой. Передо мной идут рабы, несущие серебряное блюдо, на котором лежит огромная морковь – размером с хорошего упитанного быка. А по бокам топает целое стадо симпатичных ослиц, не сводя с меня своих очаровательных глазок…

      ***

      – Разбуди его! – голос принадлежал Саре.

      – Эй, осёл, вернись на землю! – Иов щелкнул меня по ушам. Все, кто шел рядом, засмеялись.

      Издав протяжное «Иааа», я замотал головой, стараясь прийти в себя и сообразить,