Прекрасные и проклятые. Френсис Скотт Фицджеральд

склонен с энтузиазмом предаваться миллиону глупых мелочей. Если бы он не был так поглощен реализмом и в результате смог бы примерить одежды циника, то был бы достоин доверия как религиозный лидер колледжа. Он идеалист. О да, это так. Он не считает себя идеалистом, поскольку отвергает христианство. Помнишь его в колледже? Он проглатывал одного писателя за другим: идеи, технику, персонажей. Честертон, Шоу, Уэллс – каждого с такой же легкостью, как предыдущего.

      МОРИ (все еще обдумывая свое последнее замечание): Да, помню.

      ЭНТОНИ: Это правда. Он натуральный фетишист. Возьмем хотя бы живопись…

      МОРИ: Давай сделаем заказ. Он будет…

      ЭНТОНИ: Разумеется. Я говорил ему…

      МОРИ: Вот он идет. Смотри, он сейчас столкнется с тем официантом. (Поднимает палец, подавая сигнал; это выглядит так, словно кот выставил мягкий и дружелюбный коготь.) А вот и ты, Кэрэмел.

      НОВЫЙ ГОЛОС (энергично): Привет, Мори. Привет, Энтони Комсток Пэтч. Как поживает внук старого Адама? Дебютантки все еще преследуют тебя?

      РИЧАРД КЭРЭМЕЛ невысокий и светловолосый; ему предстоит облысеть к тридцати пяти годам. У него желтоватые глаза – один поразительно ясный, а другой тусклый, как мутный пруд, – и выпирающий лоб, как у малыша из комиксов. Он выпирает и в других местах: животик пророчески выпячивается, слова как будто вываливаются изо рта, и даже карманы смокинга топорщатся от коллекции расписаний, программок и разнообразных бумажек с загнутыми уголками; на них он пишет свои заметки, болезненно прищуривая разномастные желтые глаза и призывая к молчанию незанятой левой рукой.

      Подойдя к столу, он обменивается рукопожатием с ЭНТОНИ и МОРИ. Он один из тех, кто неизменно обменивается рукопожатием, даже с людьми, с которыми он встречался час назад.

      ЭНТОНИ: Здравствуй, Кэрэмел, рад тебя видеть. Нам требовалась небольшая разрядка.

      МОРИ: Ты опоздал. Гонялся за почтальоном по кварталу? Мы тут как раз обсуждали твой характер.

      ДИК (вперив в ЭНТОНИ взгляд яркого глаза): Что ты сказал? Повтори еще раз, я запишу. Сегодня днем одолел три тысячи слов из первой части романа.

      МОРИ: Благородный эстет. А я тут наливался алкоголем.

      ДИК: Не сомневаюсь. Готов поспорить, вы уже час сидите здесь и беседуете о выпивке.

      ЭНТОНИ: Мы никогда не напиваемся до бесчувствия, мой безбородый юнец.

      МОРИ: Мы никогда не приходим домой с дамами, с которыми знакомимся под мухой.

      ЭНТОНИ: Все наши сборища проникнуты духом высокого благородства.

      ДИК: Те, кто хвастается своим умением пить, выглядят особенно глупо. Беда в том, что вы оба застряли в восемнадцатом веке. Школа старых английских сквайров. Вы тихо и мирно пьете до тех пор, пока не падаете под стол. Никогда не веселитесь как следует. Нет, так тоже не годится.

      ЭНТОНИ: Готов поспорить, это из шестой главы.

      ДИК: Собираетесь в театр?

      МОРИ: Да. Мы намерены провести вечер в глубоких раздумьях о жизненных проблемах. Эта постановка лаконично называется «Женщина». Предполагаю, что ее ждет «расплата».

      ЭНТОНИ: Боже, так вот что это такое? Давайте снова пойдем