Один в поле воин. Екатерина Каликинская

земли. И оказался в какой-то пещерке с полуоткрытой дверью. За ней – обычная комната: подслеповатое окошко, столик, две табуретки, перед иконами лампадка горит. Даже кровати нет: в углу какая-то куча тряпья, а вместо подушки – поленце. В окошке зелёная листва переливается. В комнатке пахло чем-то необыкновенным. После мальчик понял – хлебом.

      Даня вышел наружу.

      – Ты чего тут делаешь? – раздался над его головой громовой голос, и Даня увидел дюжего деда с рогатиной.

      – Да заблудился, дедушка… – заюлил мальчик.

      – На кладбище заблудился? – захохотал дед. – Ступай-ка отсюдова поскорее, малец!

      Даня огляделся – в самом деле, сельское кладбище, кресты в выцветших бумажных цветочках, сбоку церковка с колокольней. А дед, видать, сторожем здесь был.

      – А монахиня где? – пробормотал Даня.

      – Кака така монахиня? – грозно насупился дед. – Катись, кому сказали! Да чтоб пятки замелькали!

      Даня так и сделал. А когда уже выходил с кладбища, то у самых ворот разогнулась ему навстречу женщина в платке ниже бровей, прибирающая могилку – и ростом и видом вроде похожа на ту монахиню. Только в обычной одежде: потрепанный зипунчик, юбка до полу. Ясные глянули из-под платка на Даню глаза, и стало ему стыдно. Но не страшно, а хорошо, как после исповеди. Он женщине поклонился и вышел на дорогу, помчался домой.