Последняя из Стэнфилдов. Марк Леви

2016 г., Бекенхем, пригород Лондона

      Все было как будто в порядке, но где там! Мэгги стояла в двери гостиной, подперев спиной косяк, и вертела в пальцах потухшую сигарету. Отчего-то ей почудилось, будто заново подожженный окурок – такая же нелепость, как это безумное письмо.

      Я сидела на стуле, словно ученица за первой партой, боящаяся вызвать гнев учительницы, и держала в руках листок. Мое состояние было близко к оцепенению.

      – Прочти-ка еще разок! – приказала Мэгги.

      – «Пожалуйста». «Прочти, пожалуйста», – привычно поправила ее я.

      – Я, что ли, к тебе примчалась среди ночи? Вот и не донимай меня своим «пожалуйста»!

      Каким образом Мэгги умудряется платить за двухкомнатную квартиру, когда у меня, вкалывающей по-настоящему, с трудом хватает денег на маленькую студию? Тут явно не обошлось без родительской помощи. Раз она продолжает так роскошествовать после смерти мамы, значит, здесь замешан папа. Надо будет набраться смелости и задать этот вопрос за семейным столом. Да, думала я, придет день, когда у меня хватит отваги раз и навсегда поставить на место младшую сестру, чтобы она забыла, как мне грубить; что только не лезло мне в голову, лишь бы не думать о письме, которое я собиралась прочесть Мэгги еще раз, раз она этого потребовала.

      – Ты что, язык проглотила, Ригби?

      Терпеть не могу, когда Мэгги так укорачивает мое имя, крадя у него женственность. Она прекрасно знает это. Мы, конечно, друг друга любим, но в остальном между нами все непросто. В детстве нам случалось драть друг дружку за волосы; у разозлившихся девчонок так бывает, а тем более у подростков. Мы дрались до тех пор, пока Мишель не начинал сжимать себе руками голову, как будто зло, материализованное в ссоре сестренок, сдавливало ему виски и причиняло страдания. Тогда мы прекращали схватку, о причине которой к тому времени уже забывали, и, желая его убедить, что все это всего лишь игра, принимались кружиться, вовлекая брата в свой хоровод.

      Мэгги мечтала о таких же рыжих волосах, как у меня, о таком же спокойном выражении лица. Послушать ее, так мне всё было нипочем. Что до меня, то я мечтала о черной гриве, как у младшей сестры, потому что тогда надо мной не смеялись бы в школе, о ее непроницаемой красоте, ее самоуверенности. Мы могли поссориться по любому поводу, но стоило кому-то чужому или одному из наших родителей напуститься на одну из нас – и другая тут же бросалась ей на выручку, готовая впиться в обидчика зубами, лишь бы отстоять сестру.

      Я вздохнула и стала громко читать:

      Дорогая Элинор,

      извините, что сокращаю Ваше имя, составные имена для меня длинноваты, Ваше, кстати, замечательное, но мое письмо не об этом.

      Вы наверняка восприняли внезапный уход Вашей матери как глубокую несправедливость. Она была создана для того, чтобы стать бабушкой, чтобы умереть в весьма преклонном возрасте в своей постели, в окружении семьи, которой она столько дала. Это была необыкновенная, выдающегося ума женщина, способная и на самое лучшее, и на самое