.

Юрочка, – произнесла она, состроив умоляющую гримаску.

      Юрик пробурчал что-то невнятное, но все же налил ей рюмку жидко-цветного коньяку и выставил на стойку раздраженно, так что коньяк крутанулся по краю стекла точно обруч, – след этого движения тонкой пленкой сползал по стенке и еще дольше в людочкиных глазах.

      – Найду, блин, мужика себе нормального, а то все дворняжки какие-то, – неряшливо болтала Людочка, проглотив коньяк в два присеста и поперхнувшись.

      Юрик, отдававший кому-то сдачу, хмуро на нее взглянул.

      – Ты когда напьешься, такая дурная, – недовольно сказал он. – Одну секунду, еще раз, что вы сказали? Пиво даю, щас пена сойдет. – Он показал рукой на бокал, наполненный пеной. – Секунду.

      Людочка продолжала стоять у стойки и, подыскивая себе компанию, лениво смотрела вниз замутненным взором.

      – Выходной у меня сегодня, выходной, – процедила она с вызовом. – Чем я хуже их? Нет, ты скажи. – Она мотнула головой в сторону террасы, где стояли столики, и тут наткнулась глазами на парня, который вместе с Юриком ждал пиво.

      Юрик ничего не ответил и ушел на кухню, вытирая мокрые ладони о джинсы.

      – Не грузи, – выговорила она вдогонку Юрику намеренно лихо, так чтоб слышал парень.

      Людочка подошла к нему и взяла со стойки бокал с пивом.

      – Не бойтесь, я не заразная, – заверила она и сделала большой глоток, оставив на краю бокала красный мазок помады.

      «Набралась, – пронеслось у Людочки в глубине сознания, – ну и наплевать».

      – Давай, мы тебя угостим, подруга, какие проблемы? – предложил парень и по-хозяйски глянул на один из столиков, самый шумный и веселый на всей площадке.

      Ей принесли стул и налили коньяку. Она сидела между этим Мишей и каким-то светленьким прямо напротив Ани. Неподдельная красота Ани подавляла ее. И Людочка пила, стараясь заглушить смущение и робость. Изо всех сил она старалась держаться на уровне, но почти всегда говорила невпопад.

      – Пеленгас жареный по-испански, пеленгас жареный по-французски, – прочла Аня монотонно и пресыщенно на листе меню, зашитого в обтрепавшийся целлофан. – Как это?

      – Никто этого не знает, – любезно отозвался светленький, вздохнул и отвернул лицо к морю, а на лице официантки, стоявшей над ними выжидательно, к пробивающейся усталости примешалось выражение легкой обиды.

      Анин Миша быстро пьянел и встречал все несообразности дружелюбным хохотом.

      – Я вот что тебе скажу, – начинал он много раз, постукивая по столу пальцами левой руки, и ничего не говорил.

      – На-та-ли! – музыкант неопределенного возраста с прической меровингского королевича, которого все с некоторым уважением называли Валерий Палыч, закидывал давно немытую голову, и этот нарочитый драматизм оплачивался сторицей.

      – У тебя очень красивая жена, – повторяла Людочка с пьяным упорством. – Очень красивая.

      Миша, плохо уже соображавший, делал попытку обнять ее просто и задушевно,