Девять рукописей. Владимир Попов

      Чикал чикалкой Чикалкин

      Я скакал верхом на палке,

      совершая поворот…

      Чикал чикалкой Чикалкин

      и начикал много фот.

      Вот:

      Дядя Петя с тётей Маней,

      как два крепеньких груздя.

      Дядя Петя тётю Маню

      обнимает за грудя.

      Чтобы чётко был в ответе

      за разбитые часы,

      тётя Маня дядю Петю

      поднимает за трусы.

      Беспризорник Бобик лает,

      чешет лапой вшивый бок.

      Пацаны в очко играют —

      веет лёгкий матерок.

      Вадик бабушку Ларису

      вдруг о чём-то попросил,

      потихонечку описал

      и песочком пригасил.

      Я скачу, – а как иначе!

      Гордо выпятив живот,

      дядя Гриша тоже скачет

      за пловчихою и ржёт.

      И на этом светлом фоне,

      отряхнувшись от утрат,

      дядя Моня с тётей Соней

      поглощают лимонад.

      Муравьи зашевелились:

      заползают за трусы…

      Из кустов Карандашвили

      наблюдает за Люси.

      И глаза горят, как угли —

      ослепительны до слёз…

      Девки скользкие, как угри.

      Парни мокрые, как хвост.

      Смех и крики: воздух плещет

      от восторга над прудом…

      Из стакана водку хлещет

      с Огурцовым управдом.

      Прошлый век. И полдень жаркий.

      Пятьдесят какой-то год.

      Чикал чикалкой Чикалкин

      и начикал много фот.

      Рукопись вторая. Новые плебейские песни

      Трубка и пастернак

      Это слово

      мне открыл

      во всей красоте

      одинокий дачник,

      который снимал

      в середине девяностых

      деревянную развалюху

      с печкой.

      – Послушай, соседушко! —

      кричал он через забор.

      Его удивительная речь:

      восторженно-интонационная,

      с паузами и ударениями,

      была сказочной.

      Слышалось —

      сосед и душка,

      и относилось

      не только ко мне,

      но и ко всему миру:

      к деревьям, к цветам,

      к летнему ветерку,

      к заходящему солнцу,

      к вечерним комарам…

      Соседушко!

      С Осей седой

      еду до ушка: —

      как сказал бы

      Хлебников.

      Старую

      скрипучую калитку

      он звал

      «Марья Семеновна».

      У сосен на участке

      были имена: Иван,

      Степан, Митрофан…

      Цветы —

      имена женские:

      Виолетта, Луиза,

      Маргарита…

      Одинокий лопух

      у забора

      «Спиридон Евграфович».

      Беременная кошка —

      «Филисандровна».

      Козу на лужайке

      окрестил «Матвеевной»,

      её козлёнка «Фуфырчик».

      В то лето

      он