Член общества, или Голодное время. Сергей Носов

лучше – утром? вечером?

      – Утром. Вечером меня не бывает… – «трезвым» следовало бы добавить. – Только соседям не передавайте, у нас плохие отношения. (Под «соседями» я подразумевал жену с ее не скажу кем.)

      – Понимаю. А может у вас по музыке есть что-нибудь? Я печать имею в виду… Нет? Хотя бы школы какой-нибудь музыкальной?

      У меня ничего по музыке не было, ничего музыкального, даже слуха не было, не то что школы, – о чем я и доложил Долмату Фомичу, сам не знаю зачем. Медведь, сказал, наступил на ухо.

      – Вот уж не поверю, музыкальный слух может развить каждый.

      – А я не могу. У меня патологическое отсутствие слуха.

      Я не обманывал. Я не чувствую ритма. Я не способен отхлопать на ладошах пять слов по слогам. Спеть что-нибудь – Боже упаси! Не способен танцевать. Буду наступать на ноги. Да еще не в такт. Самое невероятное: мне снятся музыкальные сны, а иногда (и нередко!) звучат в голове мелодии – знакомые, полузнакомые и главное совсем незнакомые, я слышу их!.. но чтобы воспроизвести, хотя бы самую простенькую… никогда в жизни!.. Даже «Чижик-Пыжик» спеть не могу. Полное отсутствие слуха.

      Я так и сказал. Вообще-то я человек скрытный, но не знаю сам, зачем-то я разоткровенничался.

      – Выходит, внутри вас живет музыка? – спросил Долмат Фомич, привстав (его остановка).

      – Живет да не выходит, – я засмеялся.

      – Гений! Гений! – восхищенно воскликнул мой собеседник. – Ну мне пора, – и пожав руку, выскочил из троллейбуса.

      3

      В Солнечном я был недолго. Встретился со своим нетерпеливым кредитором (о чем рассказывать неинтересно) и отдал ему почти все деньги, вырученные за Достоевского – расплатился. На душе посветлело.

      Того, что осталось, хватило еще на две бутылки «Стрелецкой» – по самой что ни на есть коммерческой цене (не по талонам).

      Тридцатитомный, большой и тяжелый, Достоевский тогда стоил достаточно дорого. А билеты на электричку почти ничего не стоили. Водка дорожала в соответствии с падением курса рубля – день ото дня и очень заметно. В городе ее почему-то не было. А в Солнечном почему-то была. И кто мог купить, покупал.

      Короче, на Достоевского, на тридцатитомного, полного, академического, можно было бы жить больше месяца, если б не долг. А месяц был август. Краснели гроздья рябины. Помню, смотрел я в окно электрички и думал, как продал легко его, сдал. Страна у нас при всем при том (при том, что я сдал Достоевского) оставалась по-прежнему литературоцентричной: ехали и читали – кто детективы, кто классику… кто роман, кто басню… А кто-то в окно смотрел, кто читать не желал или нечего было. Кончилось лето почти. Гроздья рябины. Я лета не видел.

      Это по прошествии дней многим будет казаться, что в те часы накануне грандиозных событий все только и думали об одной политике. Вот и не так. Я лично, глядя в окно электрички, переводил полного Достоевского в килограммы говядины (а также хлеба и сахарного песка) – в денежном эквиваленте.

      Самым дорогим был Достоевский в спичках