Обломов. Иван Александрович Гончаров

праздников, заговенья, разговенья, шумных обедов, родственных съездов, приветствий, поздравлений, официальных слез и улыбок.

      Все отправлялось с такою точностью, так важно и торжественно.

      Ему представлялись даже знакомые лица и мины их при разных обрядах, их заботливость и суета. Дайте им какое хотите щекотливое сватовство, какую хотите торжественную свадьбу или именины – справят по всем правилам, без малейшего упущения. Кого где посадить, что и как подать, кому с кем ехать в церемонии, примету ли соблюсти – во всем этом никто никогда не делал ни малейшей ошибки в Обломовке.

      Ребенка ли выходить не сумеют там? Стоит только взглянуть, каких розовых и увесистых купидонов[71] носят и водят за собой тамошние матери. Они на том стоят, чтоб дети были толстенькие, беленькие и здоровенькие.

      Они отступятся от весны, знать ее не захотят, если не испекут в начале ее жаворонка[72]. Как им не знать и не исполнять этого?

      Тут вся их жизнь и наука, тут все их скорби и радости: оттого они и гонят от себя всякую другую заботу и печаль и не знают других радостей; жизнь их кишела исключительно этими коренными и неизбежными событиями, которые и задавали бесконечную пищу их уму и сердцу.

      Они с бьющимся от волнения сердцем ожидали обряда, пира, церемонии, а потом, окрестив, женив или похоронив человека, забывали самого человека и его судьбу и погружались в обычную апатию, из которой выводил их новый такой же случай – именины, свадьба и т.п.

      Как только рождался ребенок, первою заботою родителей было как можно точнее, без малейших упущений, справить над ним все требуемые приличием обряды, то есть задать после крестин пир; затем начиналось заботливое ухаживанье за ним.

      Мать задавала себе и няньке задачу: в́ыходить здоровенького ребенка, беречь его от простуды, от глаза и других враждебных обстоятельств. Усердно хлопотали, чтоб дитя было всегда весело и кушало много.

      Только лишь поставят на ноги молодца, то есть когда нянька станет ему не нужна, как в сердце матери закрадывается уже тайное желание приискать ему подругу – тоже поздоровее, порумянее.

      Опять настает эпоха обрядов, пиров, наконец свадьба; на этом и сосредоточивался весь пафос жизни.

      Потом уже начинались повторения: рождение детей, обряды, пиры, пока похороны не изменят декорации; но ненадолго: одни лица уступают место другим, дети становятся юношами и вместе с тем женихами, женятся, производят подобных себе – и так жизнь по этой программе тянется беспрерывной однообразною тканью, незаметно обрываясь у самой могилы.

      Навязывались им, правда, порой и другие заботы, но обломовцы встречали их по большей части с стоическою[73] неподвижностью, и заботы, покружившись над головами их, мчались мимо, как птицы, которые прилетят к гладкой стене и, не найдя местечка приютиться, потрепещут напрасно крыльями около твердого камня и летят далее.

      Так, например, однажды часть галереи с одной стороны дома вдруг обрушилась и погребла под развалинами

71

Купид́оны. – Купидон в древнеримских мифах – бог любви. В XVIII–XIX веках купидонов рисовали в виде пухлых, краснощеких мальчиков с крылышками, луком и стрелами.

72

Жаворонки. – В старой России был обычай выпекать из теста жаворонков ко дню весеннего равноденствия и прилета жаворонков – 9 марта старого стиля.

73

Сто́ический – мужественный, стойкий; ст́оики – одна из философских школ древности, проповедовавшая твердость, спокойствие и безразличие к житейским невзгодам.