На нарах с Дядей Сэмом. Лев Трахтенберг

лучшего тюремного коллектива художественной самодеятельности – группой «Fusion».

      Впереди на боевом коне и с гитарой наперевес в лучах заслуженной славы купался Лук Франсуа Дюверне – мой близкий тюремный друг. В такие моменты я по-детски радовался за него, и вместе со всеми выбивал ладонями дробь.

      Чувствуя мои флюиды, он всегда посвящал одну из своих песен «своему русскому другу» – Лук находил меня взглядом в толпе зэков, махал рукой и объявлял в микрофон: «For my Russian friend Leo!» Я смущался и радовался одновременно, вспоминая позабытые на время гастроли, которые провел в Союзе и США.

      …По вечерам перед отбоем Лук доставал из шкафа свою гитару и устраивал мини-концерты для своих сокамерников.

      Он виртуозно исполнял классику, не говоря уже о своих собственных песнях-балладах. По моей просьбе мой креольский друг всегда пел песни «Битлз» и лучшее из Шарля Азнавура и Эдит Пиаф, которых, кроме нас двоих, никто в камере не знал.

      Лук не позволял себе распускаться и в картинках представлял, как он выбросит в Атлантический океан свой американский паспорт. Он мечтал переехать на виллу на берегу Карибского моря недалеко от Порт-о-Пренсо и зажить там припеваючи.

      В американскую мечту он уже наигрался.

      – Лио, представляешь, мы с тобой сидим в креслах у моего бассейна, слушаем музыку, отдыхаем. Ты пьешь свой любимый Long Island Ice Tea[134], я – местный ром. Нам делают массаж, а мы с тобой вспоминаем Форт-Фикс. Фантастика!

      – Конечно, представляю! И все это будет обязательно! А потом я тебя повезу в Москву и Санкт-Петербург. Русская культура, русская баня, русские женщины – все, что захочешь, – подбадривал я своего друга много раз, абсолютно веря в мою поездку на Гаити и его в Россию. – То ли еще будет, Лук!

      Говорят, что товарищи, дружба которых окрепла на войне и в тюрьме, – самые верные.

      Со временем я понял почему.

      Глава 15

      Собаки, убийцы и ниггеры из 315-й…

      «Мне хорошо, я сирота!»

      Примерно так начинается роман «Мальчик Мотл» гениального рассказчика Шолом-Алейхема.

      Я радуюсь тоже:

      – Мне хорошо, я в тюрьме! – И добавляю: – У меня новые впечатления и новые друзья!

      Причем среди друзей все больше «dogs, killers and niggers» – «собак, убийц и ниггеров». Именно этими словами называли себя и своих приближенных мои новые сокамерники по 315-й.

      Велик и могуч «ибоникс»[135] – язык американских городских цветных гетто и субсидируемых властями многоэтажек.

      Я начал изучать этот любопытнейший жаргон с первого же дня своего переезда на ПМЖ на Южную сторону. Ибо, как говорили классики марксизма-ленинизма, «жить в обществе и быть свободным от общества нельзя».

      Как Доцент из «Джентльменов удачи», я заучивал новые слова из американской фени: девушка – чувиха, ограбление – гоп-стоп, столовая – chow-hall[136], спасибо – good looking[137], извините – my bad[138], вагина – pink eye[139], иметь секс – to punish the bitch

134

Коктейль «Холодный чай с Лонг-Айленда».

135

Ebonics.

136

Буквально – «зал для жрачки».

137

Буквально – «хорошо выглядит».

138

Буквально – «мое нехорошо».

139

Буквально – «розовый глаз».