Записки промышленного шпиона. Геннадий Прашкевич

глянула на меня. – Я еще не знаю, примет ли вас доктор Фул.

      И вышла, оставив дверь приоткрытой.

      Стеллажи. Рабочий стол. Два кресла. В углу сейф с цифровым замком.

      Вскрыть такой сейф – плевое дело, но я не торопился. Перевернул страницу раскрытой книги и увидел карандашные отметки на полях. «Людям давно пора научиться беречь то, что не идет прямо на производство свиных кож или, скажем, швейных машин. Необходимо оставить на земле хоть какой-то уголок, где люди находили бы покой от забот и волнений. Только тогда можно будет говорить о цивилизации…»

      Я взглянул на титул. Роже Гароди. «Корни неба».

      – Собачья чушь, – сказал я вслух.

      – Вы находите?

      Я вздрогнул и обернулся.

      Доктор Фул был откровенно пьян.

      – Чушь? – повторил он нетвердо. Синяки на лице его не украшали. – А то, что мы в массовом порядке травим рыбу и птиц, напрочь сводим леса, это тоже чушь?

      – Я видел Потомак и Огайо, – возразил я. – Эти реки считались мертвыми, но мы взялись, и теперь из них можно пить воду.

      – Вам налить? – Доктор Фул откуда-то вынул бутылку и два стакана. – Я вас уже видел где-то?

      – Это я вытащил вас из «Креветки».

      – Зачем вы это сделали? – спросил он равнодушно.

      – Ну, не знаю. Взаимовыручка. Лучше ответьте на мой вопрос.

      – Вы о поголубевших Потомаке и Огайо? – Глаза доктора Фула, обведенные синими кругами, были огромными и пронзительными, как у спрута. В какой-то момент он перестал казаться пьяным. – Вам приходилось бывать в Аламосе?

      – К сожалению, нет.

      – Не жалейте. Сточные воды там сбрасывают прямо в океан. Удобно, конечно, но течения там замкнутые, все дерьмо выносит обратно на берег. Жители Аламоса первыми узнали, что такое красный прилив. Это когда вода мертва, а устрицы пахнут бензопиреном.

      – Разве устрицы какого-то Аламоса важнее благосостояния всей страны?

      – А, наверное, вы о пользе… – протянул доктор Фул. И вдруг заговорил быстро: – А Парфенон приносит пользу? Что вы на это скажете? Ведь если Парфенон срыть, освободится место для огромной и красивой автостоянки. А собор Парижской богоматери? Снесите его башни, какой простор откроется для автомобилистов и пешеходов! А преториумы римских форумов? А Версаль? Тадж-Махал? Красный форт? Чего мы трясемся над этими полуруинами, ну, скажите, какая от них польза, да? Какие-то зачумленные гробницы…

      Все же он был пьян.

      Я намеренно громко подчеркнул:

      – Ну, нам-то с вами ничего не грозит. Итаку охраняет санитарная инспекция.

      – Санитарная инспекция? – Он нехорошо рассмеялся. – Какой смысл говорить о санитарной инспекции после смерти Бэда Стоуна?

      – Да, конечно, – наигранно вздохнул я. – Болезнь Фула… Она же не лечится… Даже вам не удалось спасти нашего Бэда…

      – Спасти? – выдохнул он.

      – Ну да.

      – А вам случалось видеть тело человека, выброшенного с седьмого этажа на бетон?

      – Выброшенного?

      – А с чего бы он сам полез в окно?

      – Не знаю. Может, с отчаяния. Говорят,