Бунт Дениса Бушуева. Сергей Максимов

которых Денис боялся, как огня.

      Но он одного не учел: тонкая и умная Ольга мгновенно поняла его. Она едва приметно улыбнулась, показав ямочки в уголках ярких губ, и перевела разговор:

      – Я вас ведь никогда не читала, хотя и слышала о вас. Однажды чуть-чуть не попала на ваших «Братьев» в МХАТ…

      – Так ведь вы от этого ничего не потеряли, что не читали-то, – так же неохотно ответил Денис и, помолчав, спросил: – А вы кто, по профессии-то?

      – Никто. Просто женщина. Мать, – кратко ответила Ольга Николаевна.

      «А она забавная», – подумал Денис, пытаясь разглядеть ее, но все было, как в тумане, и, кроме белого пятна лица, он ничего не видел.

      – А после смерти мужа – стала машинисткой, – добавила она.

      Между тем Лапшин, не отрываясь, как зачарованный, разглядывал ее. Своеобразная красота Ольги поразила его. «Вот бы написать портрет с нее, – думал он. – Только непременно во весь рост. Все дело в этой фигуре, в глазах и в улыбке. И даже не в них: главное, в движениях, в движениях всего: тела, рук, глаз, губ…»

      – А как зовут вашу девочку? – лениво спросил Бушуев.

      – Танечкой…

      – Таня… Что она – очень перепугалась?

      – Нет… не очень. Всё хорошо, слава Богу.

      Бушуев повернул голову к стене и вяло осведомился:

      – А вы что – в Бога веруете?

      – Нет… – кратко и быстро ответила она, и в голосе послышалась какая-то новая нотка, не то раздражения, не то нежелания говорить на эту тему.

      – И не веровали никогда? – не унимался Денис.

      – Когда-то, в детстве… – уклончиво ответила она. – А вам, собственно, зачем знать это?

      – Да ведь без Бога-то как, – вмешался вдруг Ананий Северьяныч. – Без Бога оно, стало быть с конца на конец, трудновато…

      – А я вас не познакомил, – вспомнил Бушуев. – Это отец, а это – друг, художник Лапшин, Кирилл Осипович.

      Ольга Николаевна назвала себя и пожала обоим руки. Ананий Северьяныч мгновенно вспотел от смущения. Вошла сестра, хорошенькая, розовощекая девушка, с подносом в руках, на котором стояли лекарства и лежали шприцы. Ольга Николаевна стала прощаться.

      – Я на днях уеду на юг, – сказала она Бушуеву. – И мы, вероятно, больше не увидимся… По крайней мере, до моего возвращения, – нерешительно добавила она.

      Бушуев молчал. Этим молчанием, как ей показалось, он давал понять, что он и не хочет больше встречаться. Она быстро со всеми простилась и вышла из палаты.

XI

      После нескольких дней визитов, Бушуеву снова запретили свидания – здоровье его ухудшилось. А потом вдруг он стал быстро поправляться. Помогал его железный организм. Вскоре вернулось зрение, поджили ушибы и раны, а в середине апреля он уже встал с кровати.

      От Ольги Николаевны он получил письмо из Ялты, в котором она кратко справлялась о его здоровье. Бушуев попытался ее припомнить, но как ни старался – ничего не вспомнил, кроме каких-то смутных, отрывочных фраз, и ее, и своих. Так же кратко и сдержанно