В Стране Дремучих Трав. Владимир Григорьевич Брагин

Пожалуйста, проходите. Присядьте вот тут. – Она указала на одинокий стул среди высоких шкафов и кованых сундуков, заполнивших длинный коридор. – Сейчас постучу.

      Подойдя к какой-то двери, она постояла, к чему-то прислушалась и вернулась обратно:

      – Сколько ни живу здесь, а не возьму в толк ее жизнь. Неизвестно, когда встает, когда ложится. И сейчас не пойму: спит или не спит. Больные всё больше после обеда приходят.

      – Что ж, – поднялся я, – приду после обеда.

      – Видать, вы приезжий? – сказала она.

      – Приезжий.

      – А откуда будете? Надолго ли сюда? Часто ли к ней ходить будете?

      – Не много ли вопросов сразу?

      – Ах, гражданин, – сказала женщина тихо, – не от любопытства спрашиваю, а от боязни! Боюсь! Ох, как боюсь, опасаюсь я! Всего в этом доме боюсь.

      – Чего же вы боитесь?

      Она еще больше понизила голос и, указывая на ту дверь, к которой раньше подходила, заговорила:

      – Ее боюсь…

      В эту минуту дверь отворилась.

      – Вот она! Ну потом, потом все расскажу вам.

      На пороге стояла женщина, высокая, седая, гладко причесанная, в черном старомодном платье, наглухо застегнутом. На вид ей было лет шестьдесят пять.

      – Полина Александровна Булай?

      – Пожалуйста, заходите! – Полина Александровна раскрыла дверь комнаты.

      «Странный зубоврачебный кабинет», – подумал я, входя.

      Комната была сплошь заставлена старинными шкафчиками со множеством ящиков и ящичков, низенькими креслами, столиками с бесконечными безделушками. На стенах без всякого порядка висели гравюры и репродукции старинных картин, изображавших радостный семейный уют. Картины были в почерневших от времени золоченых рамах с отбитыми краями. У окна стояло зубоврачебное кресло, сиденье и подголовник которого были обиты малиновым бархатом, сильно потертым.

      Все носило следы старины, некоторой дряхлости, но нигде не было ни пылинки.

      – Садитесь в кресло, – сказала Булай и подошла к умывальнику. Стала мыть руки.

      – Полина Александровна, я не больной.

      – Зачем же вы пришли?

      – Чтобы поговорить о Думчеве.

      – Сергее Сергеевиче? – переспросила она спокойно, тихо и как-то особенно светло. И при этом без всякого удивления.

      В дверь слегка постучали, и в комнату вошла соседка.

      – Полина Александровна, – спросила она, – вы не брали из кухни мою эмалированную кастрюлю?

      – Нет, Авдотья Васильевна, не брала.

      – Не брали? Ну и хорошо. Может, моя Зинуша припрятала. Потом ее спрошу. Спит она, сердечная, сейчас… Да, вот еще что я вам скажу: в том сундуке, что на кухне, мышь всю-то ноченьку скреблась. И теперь она, видно, там. Открыть бы, выгнать бы…

      – Мышь? В моем сундуке, что с письмами?..

      Булай вышла из комнаты.

      Авдотья Васильевна осталась в комнате и заговорила:

      – Боюсь я… Того боюсь, что, верно, не в своем уме моя соседка. Зинуша моя с поездом на целые недели уезжает. Во всей квартире остаюсь я одна с Полиной Александровной.