Новые туфли хочется всегда. Побег третий, псевдозаграничный. «Уйти, чтобы…». Лина Дорош

неудобный вопрос о том, «почему мы с папой вместе», и рассказала этот случай отцу. Он сначала ничего не сказал, потом спросил, почему я раньше ему этого не рассказывала. Я ему ответила, что только сейчас он невольно прояснил для меня ситуацию. Теперь я точно знаю, почему мы с ним были и остаемся вместе. Опять повисла пауза. Он ждал от меня продолжения. Я могла бы ему помочь и сразу сказать, что именно я поняла. Но во мне засела обида, и я молчала. Он понял, что если не задаст вопроса, то ответа не получит. И он спросил:

      – И почему, ты думаешь, мы вместе?

      Так странно: смотреть на человека, одновременно страшно на него злясь и испытывая к нему нежность, потому что в тот момент по-настоящему ему важны были не мои дурные гены, а то, что я ему отвечу про нас. И я его простила. Я всё равно бы сказала ему то, что сказала спустя несколько секунд. Но могла бы сказать так, чтобы сделать больно. А сказала так, чтобы боли не было. Я сказала ему:

      – Потому что мы любим друг друга.

      Папа не просиял от счастья. Он взглядом погрузился куда-то, потом вернулся. Посмотрел на меня. На глаза у него навернулись слезы. Он их не заметил. Еще секунды его взгляд отсутствовал. Наконец, «вернулся», сфокусировался на мне, и он даже сказал:

      – Прости меня…

      – А как же «эти мои дурные гены»?

      – Прости меня, я тебя прошу…

      Я пошла в свои закрома, отыскала там старые записки, фотографии, диктофонные записи и принесла их твоему отцу.

      – Ты прав, дорогой, дурные они или нет, но и мои гены в нашем сыне есть.

      – Прости, пожалуйста!

      – Не перебивай! Ты прав в том, что мы кое-чего дождались, и хватит прятать голову в песок. У нашего сына перепуталось что-то в голове. И я, и ты понимаем почему. Он, как и мы в свое время, ищет себя и не ищет одновременно. Мы для него пример, идеал, который существует неизменно, и всегда был именно таковым. Кому, как не нам, рассказать ему, что это не так, точнее, не совсем так, как он думает. Идиллия – это всегда труд. Наши отношения – тоже труд. Не приведи Господи, какой! Но без него, видимо, ничего бы не получилось.

      – Без Господа? – уточнил папа.

      – Без труда! Ты о чем?! – я готова была взорваться, но потом поняла, чему противоречу, и мгновенно остыла, – и без Господа, конечно, тоже ничего бы у нас не получилось. Но сейчас не путай меня, пожалуйста! Мы должны объяснить нашему сыну, что бзики есть не только у других, но и у нас с тобой – стало быть, надо терпимее относиться к другим людям.

      – Ко всем? А можно к лысым оставаться крайне нетерпимым? – голос твоего отца звучал уже совершенно невозмутимо.

      – Это еще почему? И причем здесь лысые? – отец всегда умел поддерживать в моем голосе постоянную температуру кипения.

      – У нас с тобой лысины нет – значит, к лысым наш сын терпимо относиться не должен. Если следовать твоей логике.

      – Моей логике?! Спасибо, но только за то, что не сказал о бзиках, что они – мои.

      – Пожалуйста. Просто мои бзики не так заметны.