Расскажите, тоненькая бортпроводница. Повесть. Елена Федорова

везут дыни, поняла?

      – Но…

      – Нечего выпендриваться. Раз ты с нами, то должна быть, как все.

      – Почему? Зачем? – воскликнула Оля.

      – Не задавай глупых вопросов. У нас во Внуково существуют определенные правила, и ты должна их выполнять. Между прочим, через два месяца мне придется написать тебе характеристику, – Лариса ткнула себя пальцем в грудь. – И от того, что я напишу будет зависеть твоя дальнейшая судьба. Так что, советую быть умненькой, благоразумненькой девочкой.

      Глядя на Ларису, Оля вспомнила детскую считалочку: «Аты-баты шли солдаты…» и поняла, что проиграла. На душе стало скверно и пасмурно от того, что ее летная карьера зависит теперь от расположения Ларисы с двумя «С», которая будет требовать выполнения своих абсурдных приказов. Что делать Оля не знала, поэтому решила молчать.

      – Вы все, Шереметьевские, с гонором. Все из себя строите невесть что, а поработали бы лет десять во Внуково, как я, хлебнули бы нашей советской романтики, тогда бы носы не задирали, – выкрикнула Лариса.

      Оля вспомнила смешного старичка, счастливого Александра, тягучую, липкую мякоть лысого персика и, улыбнувшись, тихо проговорила:

      – Милая Лариса, это прозвучало, как «dear children» у КВНа, я совсем не виновата, в том, что ты летаешь во Внуково, а не в Шереметьево.

      – Не виновата, – подтвердила Лариса. – Просто мне уже тридцать три. Через два года скажут: «Аривидерчи, Лора!», а у тебя все еще впереди, ты молодая, красивая и до неприличия счастливая. Да еще со своим юношеским максимализмом: «мне ничего не надо, у меня все есть!»

      Последние слова Лариса произнесла совсем тихо, снова став милой девчонкой, подружкой, одноклассницей.

      – Лорка, неужели тебе тридцать три? – не поверила Оля.

      – Мне тридцать три, я догнала Христа, и «если завтра выходной дадите, то дотяну, наверное, до ста». Но вы до ста летать мне не дадите, – грустно сказала Лариса, присев на край кровати.

      – Не дадут, гады, – поддакнула Ира, обняв Ларису. – Дался им этот возраст. Кто придумал цифру тридцать пять? Почему тридцать пять? У меня что, мозги высохнут или я внешне сильно изменюсь? Почему, почему в тридцать пять у нас должна закончится жизнь? Бред, бред сивой кобылы…

      – Точно. Вис из ве бред оф ве сивый кёбыл, – произнесла Лариса и расхохоталась, а потом откинув волосы со лба, продекламировала:

      Последний рейс раскрыл тебе объятья,

      Свел в экипаж покладистый народ,

      Кого среди Аэрофлота братьев

      Увы, встречать не каждому везет.

      Еще не скоро будут мемуары.

      Дай Бог. Лишь треть по жизни ты прошла.

      Коль «истина в вине», пусть растолкует чара,

      Чего лишила треть и, что дала.

      И мед и соль дарованного хлеба,

      И странствий годы – счастья пусть аванс.

      Не хлопай дверью, уходя из неба:

      Ведь рейс последний, не последний шанс.

      Впредь оставайся