1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции. Дмитрий Дёгтев

Как показал опыт войны, солдатам требовалось не меньше двух-трех месяцев, только чтобы привыкнуть к суровому и зимой и летом климату и природным условиям Маньчжурии. Совершенно не учитывались такие факторы, как реакция местного маньчжурского и корейского населения и возможное (даже вероятное) вмешательство в конфликт других стран. Пусть и не прямое, опосредованное, но вполне предсказуемое.

      Причем не только и не столько поражение в войне представляло главную угрозу режиму, сколько ее возможное затягивание. Консерваторы надеялись: первая за четверть века крупная война сплотит нацию, прекратит раздоры, а военное положение облегчит борьбу с революционерами и бунтовщиками. Ну а победа укрепит авторитет царя и даст свежий карт-бланш правительству. Однако патриотизм, основанный на простых аффектах (именно такой обычно и возникает в начале войн), явление кратковременное и требует постоянной подпитки в виде громких побед и новых аффектов. Большие массы народа действительно могут увлечься и даже впасть в истерику по поводу «гнусного нападения» и «оказания достойного отпора». Но когда аффект проходит, а война превращается в повседневную рутину, люди постепенно возвращаются к привычной жизни, вспоминают о неразрешенных проблемах, которые из-за войны еще и усугубляются. И в итоге аффект может легко поменяться с плюса на минус, превратившись в ненависть к господам, войну начавшим. И не дай бог, проигравшим.

      Всё и доказали убедительно последующие события. После первых сообщений о коварном японском нападении, большей частью народа, понятия не имевшей, где именно находится Маньчжурия и что там происходило последние 10 лет, овладел единый порыв. На нас японцы напали! Да как они посмели вообще?! Конечно же дадим им всемирный отпор! В Санкт-Петербурге и других городах прошли огромные патриотические манифестации. Причем шли и пели «Боже, царя храни» даже студенты мятежного университета. Шли рабочие и интеллигенты. Земцы и местные думцы, также нередко стоявшие в оппозиции к царю, тут же завалили его верноподданническими телеграммами. «Война, вызвавшая подъем духа во всех слоях русского народа, раскрывшая всю глубину их преданности государственному благу, должна – мы этому глубоко верим – рассеять множество предубеждений, мешавших широкому размаху творческой мысли, – писал „Вестник Европы“. – Общество, добровольно разделяющее правительственную заботу, будет признано созревшим и умственно и нравственно. С такой надеждой легче переносить потери и жертвы, неразрывно связанные с войной».

      Правда, патриотизм разделяли все же не все. Так, курсистки Высших женских курсов в Петербурге на сходке единогласно заявили против молебна о даровании победы, который хотел отслужить в здании курсов совет профессоров, а в Баку армянские революционеры бросили бомбу в попов, служивших молебен о победе, убив двух человек и нескольких ранив. «Гонят народ как на бойню, и никакого протеста, – писал террорист Каляев своему товарищу Сазонову. – Всех обуял патриотизм. Повальная эпидемия