Московский лабиринт. Олег Кулагин

живого места нет: через прорехи в изодранной одежде – страшные открытые раны, ожоги…

      Этого несчастного бросили сюда, чтобы сделать меня посговорчивей.

      Я прикусил губу в бессильной ненависти. Вряд ли сам Фатеев такой инициативный. Небось, прямое указание вежливого американского шефа. Подонки!

      Что я могу сделать для этого бедняги? Ничего. И целую ночь он будет корчиться в агонии рядом со мной. Назидательный урок для девчонки.

      – Вы… Вы слышите меня? – тихонько спросила, еще ниже склоняясь над незнакомцем. И вдруг показалось: он улыбнулся. А потом поняла – не показалось. Я испуганно отпрянула.

      Они посадили ко мне сумасшедшего.

      Незнакомец повернул голову. Обнаружилось, что взгляд, направленный на меня, вполне осмыслен.

      – Здравствуй.

      – Привет, – машинально отозвалась я. Как будто мы не в камере, а на лавочке, в парке. Чуть было не спросила: «Как себя чувствуешь?» И мелькнула мысль – а если все эти раны сплошная бутафория? И незнакомец – обычная «наседка» Фатеева?

      – Не надо бояться, – прошептал он.

      Нет, на «наседку» не похож. Какой странный взгляд…

      – Тебе больно? – не выдержала я.

      – Да, – чуть кивнул, – Сломанная рука… Пара рёбер… Ожоги, резаные раны… Внутренние повреждения…

      Голос был спокойный.

      Я взглянула на его запёкшиеся, треснутые губы:

      – Принести воды?

      – Спасибо… Не повредит.

      Никакой посуды, естественно, не было. Стащила с себя куртку и подставила под струю. Торопливо донесла до раненого. Он успел сделать несколько глотков, прежде чем вода просочилась на пол.

      – Спасибо, – опять поблагодарил, – Теперь будет легче.

      – Как тебя звать?

      – Николай.

      Сколько ему лет? Трудно определить возраст, когда лицо – сплошные ссадины и синяки.

      – Здорово ты их разозлил…

      – Пожалуй, – согласился Николай, – И сказал-то – пустяк… Объяснил Фатееву, кто он такой.

      – Похоже, ему было неприятно, – качнула я головой, не зная плакать или смеяться.

      – Кто-то же должен сказать ему…

      – Ты серьезно?

      – Всякий человек имеет право на истину о себе.

      – А если, этот… давно не человек?

      – И это тоже истина.

      Надо же, какой блаженный.

      – Стоит ли за такое умирать?

      – Всякая правда не даётся легко. Только ложь – ничего стоит, – изуродованное его лицо снова осветилось улыбкой. Доброй и бесхитростной.

      Удивительное безумие…

      – Ты слишком рано хочешь уйти, – вдруг произнёс, не спуская с меня пристальных зрачков.

      Я напряглась. Если здесь есть видеокамера, микрофон тоже должен быть.

      – Они ничего не услышат, – успокоил Николай, – И не увидят. Ничего, кроме того, что им положено слышать и видеть.

      Ну да. Всё начинает проясняться. Похоже, Алан считает меня дурочкой, если думает, что я куплюсь на такую чепуху.

      – Сомневаешься, – понимающе